Плексус

Каждый вечер звучала одна и та же песня: «Моя подруга Стаса». Разумеется, приправленная для остроты россказнями о знаках внимания, которыми досаждала ей четверка несовместимых личностей. Один из этого квартета - она даже имени его не знала - владел сетью книжных магазинов; другой был борец, Джим Дрисколл; третий - миллионер, известный извращенец, которого звали совершенно невероятно - Тинклфелс; четвертый - сумасшедший и отчасти святой по имени Рикардо. Этот Рикардо живо интересовал меня, если допустить, что ее рассказы о нем соответствовали действительности. Спокойный, сдержанный человек, говоривший с сильным испанским акцентом, Рикардо имел жену и троих детей, которых горячо любил. Он крайне бедствовал, однако делал дорогие подарки, был добр и кроток, ласков «как ягненок», писал метафизические трактаты, которые никто не брался печатать, читал лекции десяти, двенадцатилетним детям, et patati et patata. Что мне нравилось больше всего, так это то, что, провожая Мону до станции подземки и прощаясь с нею, он всякий раз стискивал ей руки и мрачно бормотал: «Если не можешь быть моей, то не будешь ничьей. Я убью тебя».

Она снова и снова возвращалась к Рикардо, говоря, как много он думает об Анастасии, как «прекрасно» относится к ней и тому подобное. И всякий раз, заговаривая о нем, она повторяла эту его угрозу, смеясь, словно это была остроумная шутка. Ее легкомыслие начало раздражать меня.

- А что, если он возьмет да и сдержит слово? сказал я однажды вечером.

Она засмеялась еще веселее.

- Считаешь, такого не может случиться?

- Ты его не знаешь,- ответила она. - Такого кроткого существа свет не видывал.

- Именно поэтому я считаю, что он способен исполнить свою угрозу. Он говорит серьезно. Тебе следовало бы быть с ним осторожнее.

- Ах, что за вздор! Он мухи не обидит.

- Может, и так. Но он производит впечатление довольно необузданной натуры, способной убить женщину, которую любит.

- Как он может любить меня? Что за глупость! Я не выказывала к нему никакого расположения. Я вообще почти не слушаю, чего он болтает. Он больше говорит с Анастасией, чем со мной.

- Тебе и не надо ничего выказывать, достаточно того, что ты есть. У него такая мания. Он не сумасшедший. Если это только не сумасшествие - любить некий образ. Ты - физический образ его идеала, это очевидно. Ему ничего от тебя не нужно, даже ответного чувства. Он хочет лишь одного: всегда любоваться тобою, потому что ты - воплощение женщины его мечты.

- То же самое и он говорит, - несколько поразилась Мона. - Вы с ним удивительно похожи. Вы бы поняли друг друга. Я знаю, он очень чуток и очень умен. Он мне ужасно нравится, но он просто невыносим. У него нет чувства юмора, ни капельки. Когда он улыбается, вид у него еще более грустный, чем обычно. Он очень одинок.

- Жаль, что я не знаком с ним, - сказал я. - Он нравится мне больше всех, о ком ты рассказывала. Он похож на человека, в нем есть подлинность. К тому же я люблю испанцев. Это мужчины…

- Он не испанец, а кубинец.

- Один черт.

- Нет, не один, Вэл. Рикардо сам мне говорил. Он презирает кубинцев.

- Ладно, все равно. Он понравился бы мне, даже будь он турком.

- Может, вас познакомить? - неожиданно предложила Мона. - Хочешь?

Я немного подумал, прежде чем ответить.

- Лучше, пожалуй, не стоит, - сказал я. - Тебе не удастся дурачить такого человека. Он не Кромвель. Кроме того, даже Кромвель не дурак, как ты считаешь.

- Я никогда не говорила, что он дурак!

- Но пыталась убедить меня в этом, не станешь же ты отрицать.

- Ну, ты знаешь, зачем я это делала. - Она улыбнулась, как сирена.

- Слушай, сестренка. Тебе и говорить ничего не надо, я тебя и твои хитрости давно раскусил.

- У тебя развитое воображение, Вэл. Поэтому я иногда многого тебе не рассказываю. Знаю, как ты умеешь сам все домыслить.

- Но ты должна признать, что я исхожу из реального факта!

Опять улыбка сирены.

Она чем-то занялась и отвернулась, чтобы скрыть выражение своего лица.

Повисла приятная пауза. Потом, сам не зная зачем, я ляпнул:

- Думаю, женщины вынуждены лгать… такова их природа. Мужчины, конечно, тоже лгут, но совсем по-другому. Такое впечатление, что женщины невероятно боятся правды. Знаешь, если б ты перестала лгать, перестала играть со мной в эти дурацкие никчемные игры, я бы решил…

Я заметил, что она перестала изображать занятость. Может быть, она действительно слушает, подумалось мне. Я видел ее лицо только сбоку. Оно выражало напряженное ожидание и настороженность. Как у животного.

- Думаю, я сделал бы все, чего бы ты ни попросила. Наверное, даже уступил тебя другому мужчине, если бы ты этого захотела.

Мои неожиданные слова вызвали у нее огромное облегчение, так мне показалось. Не знаю, чего она боялась услышать. Но у нее словно груз свалился с плеч. Она подошла ко мне - я сидел на краю постели - и опустилась рядом. Положила руку на мою ладонь. Ее глаза светились любовью.