Плексус

В самых больших должниках я ходил у своего дяди Дейва. За мной было долларов семьсот, если не считать процентов. Этот дядя, Дейв Леонард, был женат на сестре моего отца. Много лет он был булочником, но потом, лишившись на работе двух пальцев, решил попробовать себя в чем-нибудь другом. Родившись в Америке и будучи янки до мозга костей, он умудрился остаться совершенно неграмотным. Даже собственного имени не мог написать. Но какой это был человек! Какой невероятной широты души! Я частенько подкарауливал его у входа в театр Зигфельда. Он подрабатывал перепродажей театральных билетов, имел с этого несколько сотен в неделю - работенка при этом была, как вы понимаете, не пыльная. Если его не было у Зигфельда, я отыскивая его на ипподроме или в «Мете». Обычно мне удавалось его перехватить в одной из этих трех точек в антракте. Стоило Дейву меня увидеть, как его рука тянулась в карман, готовая отстегнуть мне требуемую сумму. У него всегда была при себе толстенная пачка купюр. Не моргнув глазом, он отсчитывал мне полтинник с той же легкостью, что и десятку. И при этом никогда не спрашивал, зачем мне нужны деньги.

- Заходи в любое время, ты знаешь, где меня найти, - говорил он. Или: - Поболтайся тут чуток, а потом пойдем перекусим. - Или: - Не хочешь сходить вечером на представление? Могу предложить билет в партер.

Да, Дейв - это был король. С тех пор как мы расстались, я не перестаю восхищаться им. Узнав, что я намерен стать писателем, он пришел в невероятное волнение. Скажи я, что занимаюсь черной магией, это бы произвело на него меньшее впечатление. Как всякий неграмотный человек, он благоговел перед теми, кто умел обращаться с языком. Но за его возбуждением скрывалось нечто большее. Дейв всегда понимал меня. Он видел, что в нашей семье я - белая ворона, и это вызывало у него странную гордость. Он с умилением вспоминал, как я играл на пианино, был уверен, что у меня талант. Его дочь, которой я давал уроки музыки, стала профессиональной пианисткой. Узнав, что я забросил музыку, он был потрясен. Если мне нужно пианино - он его достанет, он знает место, где можно взять за недорого.

Ты только скажи, Генри!- Потом он учинил мне допрос с пристрастием о природе писательства. Автор как - придумывает все заранее или ему приходится сочинять по ходу дела? Конечно,' писатель должен прежде всего грамотно писать, рассуждал мой дядя. И непременно быть в курсе того, что пишут в газетах. Он был свято убежден, что писатель должен знать обо всем на свете. Он мечтал увидеть мое имя красующимся не важно где - на обложке ли книги, журнала, на газетной странице.

- Трудно, должно быть, написать книгу, - рассуждал он вслух. - Разве упомнишь, о чем писал неделю назад? А действующие лица С ними как быть? Записывать на бумажку и класть ее перед глазами? - Его интересовало мое мнение о тех писателях, имена которых ему доводилось слышать. Или о журналистах, преуспевших и теперь купавшихся в деньгах.

- Я тут подумал, Генри, вот бы и тебе стать обозревателем или корреспондентом… - Как бы то ни было, он всегда желал мне только добра. Он был уверен, что меня ждет успех. Мне ведь столько дано, и тому подобное. - Ты уверен, что

Тебе этого хватит? - озабоченно спохватывался он, имея в виду только что выданные деньги. - Ладно, не хватит, придешь завтра. - И потом, о чем-то вспомнив: - Послушай, у тебя есть немножко времени? Хочу представить тебя своему другу. Он мечтает познакомиться с тобой. Между прочим, когда-то работал в газете.

Заговорив о Дейве и его неизменной доброте, я вдруг вспомнил, что уже сто лет не видел своего кузена Джина. Я знал о нем только то, что несколько лет назад он перебрался из Йорквилля и теперь живет на Лонг-Айленд с двумя сыновьями-подростками.

Я послал ему открытку, в которой предложил встретиться. Он сразу ответил, указав место встречи на какой-то станции метро у последнего вагона.

Я вознамерился накупить, как полагается, всякой всячины к столу, вина, но с трудом наскреб несколько монет, которых едва хватало на дорогу туда и обратно. Раз у него есть работа, успокаивал я по пути свою совесть, вряд ли он сильно нуждается. В последний момент я предпринял последнюю, но, как оказалось, тщетную попытку стрельнуть доллар у слепого, который продавал газеты у городской управы.

Увидев Джина, поджидающего меня на платформе с маленьким свертком под мышкой, я онемел. В его волосах уже показалась седина. На нем были штаны, судя по всему, не-однократно латанные, грубый свитер и кепка с козырьком. Только улыбка осталась такой же лучезарной, а рукопожатие крепким, как прежде. Когда мы поздоровались, его глубокий, низкий голос слегка задрожал. Все тот же голос, запомнившийся мне, когда мы были еще мальчишками.

Минуту-другую мы стояли, как бы заново узнавая друг друга. Потом он произнес с неизбывным йорквилльским акцентом:

- Прекрасно выглядишь, Генри.

- Да ты и сам хоть куда, разве что похудел немного.

- Старею, - ответил он, стягивая с головы кепку и демонстрируя заметную плешь.

- Брось, тебе ведь чуть больше тридцати. Молодой еще!