Плексус

Мы трое молча стояли, ожидая их появления. Слышно было, как он будит ее, как тихо и нежно говорит ей что-то, помогает подняться.

– Ну вот и мы, – проговорил он с улыбкой отчаяния и слезами на глазах, подводя ее к столу. – Лаура, это мои друзья – и твои друзья тоже. Они будут обедать с нами, замечательно, правда?

Мы по очереди подходили к ним, пожимая руку сначала ей, потом ему. У всех нас тоже стояли слезы в глазах, когда мы подняли стаканы с водой и выпили за двадцать пятую годовщину их свадьбы.

– Прямо как в старые времена, – сказал Флетчер, взглянув на свою сумасшедшую жену, потом на нас. – Помнишь, Лаура, ту забавную старую студию, что когда-то давно была у меня в Гринич-Виллидже? Мы и тогда не были особо богаты, не так ли? – Он повернулся к нам. – Обойдемся без молитвы, хотя сегодня она была бы к месту. Потерял такую привычку. Но хочу, чтобы вы знали, как я благодарен вам за то, что вы разделили с нами наш скромный праздник. Было бы очень грустно остаться в этот день только вдвоем. – Он повернулся к жене. – Лаура, ты все еще прекрасна, знаешь ли ты это? – Он потрепал ее по подбородку. Лаура задумчиво подняла глаза, и тень улыбки мелькнула на ее губах. – Ты понимаешь? – воскликнул он. – О да, Лаура когда-то была царицей Нью-Йорка. Ведь была, Лаура?

Нам не потребовалось много времени, чтобы смести все, что было на столе, включая яблоки и орехи, а также малую толику окаменевшего домашнего печенья, которое Флетчер случайно обнаружил, ища банку молока. За второй чашкой яванского кофе Нед достал укулеле, и мы запели; Лаура пела с нами. Мы пели непритязательные песенки: «Сузанну», «Лягушку-быка на рельсах», «Энни Лаури», «Старого негра Джо»… Неожиданно Флетчер встал и заявил, что споет «Дикси», что тут же с жаром и сделал, закончив леденящим кровь кличем мятежников. Лаура, ужасно довольная его выступлением, потребовала, чтобы он спел еще. Он снова встал и исполнил «Арканзасского путника», сплясав в конце джигу. Господи, как нам было хорошо на этом трогательном празднике!

Некоторое время спустя я вновь почувствовал голод и спросил, не завалялось ли где-нибудь черствой горбушки.

– Можно было бы наделать блинов.

Мы обшарили все сверху донизу, но не нашли даже сухой корки. Зато обнаружили несколько заплесневелых сдобных сухарей и, макая их в кофе, подкрепились еще.

Если бы не пустота в глазах, никто бы не подумал, что Лаура безумна. Она пела с душой, отвечала на наши шутки и безобидные насмешки, с удовольствием ела. Вскоре, однако, она стала клевать носом совершенно как ребенок. Мы отнесли ее в спальню и уложили в кровать. Флетчер склонился над ней и поцеловал в лоб.

– Если вы, ребята, подождете минуту, – сказал он, – я, пожалуй, смогу раздобыть еще малость джину. Хочу заглянуть к соседу.

Несколько минут спустя он вернулся и принес полбутылки бурбона, а заодно пакетик с пирожными. Мы снова поставили кофейник на огонь, разлили бурбон по стаканам и уселись поболтать, время от времени подбрасывая полешки в старую пузатую печурку. Это был первый наш приятный и радостный вечер в Джексонвилле.

– Я тоже оказался в таком положении, когда приехал сюда, – сказал Флетчер. – Потом как-то наладилось… Нед, почему бы тебе не попробовать удачи в газете? У меня там есть друг, один из редакторов. Может, он даст какую-нибудь работенку.

– Но я не писатель, – ответил Нед.

– Какого черта, Генри напишет за тебя все, что нужно, – сказал О’Мара.

– Вы могли бы пойти вдвоем, – предложил Флетчер.

Перспектива получить работу так воодушевила нас, что мы пустились в пляс посредине комнаты.

– Давайте выпьем за дружбу, – попросил Флетчер.

Мы выпили и вновь запели, негромко, чтобы не тревожить Лауру.

– Не надо о ней беспокоиться, – сказал Флетчер, – она спит как ангел. Она и есть ангел. Я в самом деле так думаю, и знаете почему? Она не приспособлена жить в нашем мире. Иногда я думаю, надо благодарить судьбу, что она в таком состоянии.

Он показал нам некоторые свои работы, которые хранил в больших сундуках. Они оказались не так плохи. По крайней мере, он был хорошим рисовальщиком. В юности объездил всю Европу, жил в Париже, Мюнхене, Риме, Праге, Будапеште, Берлине. Даже получил несколько премий.

– Доведись мне прожить жизнь заново, – сказал он, – я бы совсем ничего не делал. Бродил бы по свету. Почему вы, ребята, не отправитесь на Запад? В тех краях еще полно свободного места.

Мы переночевали на полу в студии Флетчера. Наутро я и Нед пошли к газетчику. После краткой беседы мою кандидатуру отвергли. Но Нед получил шанс попробовать себя, написав несколько статей. Черную работу, естественно, делать предстояло мне.

Теперь нам надо было лишь потуже затянуть пояса и дождаться дня выплаты. До него оставалось еще две недели.