Плен

Сначала Катя умилялась детским попыткам хитро отстоять территорию, потом начинала злиться, некогда было слушать всю эту многочасовую тираду ради того, чтобы узнать, что ее новый знакомый – урод и негодяй, что следует из пожелания доброго дня на Катиной страничке. Потом Катя просто уводила разговор в сторону и развлекалась тем, что не давала мужу ругать кого бы то ни было, тонко оправдывая президентов, политические события или рассказывая такой факт, после которого к теме было уже не вернуться. Тогда он уходил недовольный, но вскоре возвращался снова, придумав, как ему казалось, новый тонкий заход, и к пятому возвращению злился и орал, что Катя его совсем не слушает. Катя изумлялась и показывала на часы: он говорит третий час подряд. Тогда муж обижался как ребенок и начинал, заламывая руки, ныть, что Кате с ним неинтересно, и он по лицу ее видит, как ей скучно. Катя отвечала, что да, но это не потому, что ей в принципе с ним скучно. Просто он пришел сказать гадость про человека, которого не знает, и попытки контролировать ее окружение злят. После этого начинался очередной виток нытья и манипуляций. Это Катю злило еще больше. Она требовала по-честному. Тебе неприятно, что я так много говорю с начальником? Скажи мне об этом прямо, я буду говорить меньше. Тебе не нравится моя подруга, скажи мне, я не буду приглашать ее домой.

Он прекратил нападки на окружение и долго еще пытался заставить Катю ревновать, рассказывая про девушек на работе и в соцсетях, которые делают ему комплименты («Ты только не ревнуй, ладно?»). Кате было смешно. Потом все эти попытки ее загнуть прекратились, и муж, наконец, перешел к нормальной человеческой модели: любишь – хотя бы не огорчай. Начались диетические батончики в подарок, милые вещицы, попытки что-то сделать по дому, но все это Катю уже не радовало. Не могло радовать, потому что на самом деле ничего не изменилось. И завали он Катю вагонами подарков, он все равно прятал сковородку и запихивал мусор по углам. А это значило, что убирать это все Кате и муж все равно будет стараться ее обмануть в таких вот мелочах, но об отношении к ней это говорило слишком красноречиво. Не хочешь мыть – не мой. Только не прячь ради бога.

Лифт еле заметно дернулся и остановился. Оператор все это время говорил что-то, но Катя не слышала. Нет, она подумает об этом позже. В обед или перед сном, так и работу потерять можно. Сосредоточиться. Нужно сосредоточиться.

18:11. Вадим

Вадим вернулся домой, поставил водку в холодильник. Вынул макароны с курицей, погрел, медленно поужинал. Все было как всегда. Обычный одинокий вечер. Но осознание того, что он теперь не один, наполняло особой радостью. Тайна будто расцвечивала каждый его жест, каждое движение становилось теперь значительным и важным. У него уже было так в детстве. С котенком. Даже этот щекочущий привкус страха, налипающий к нёбу как холодный куриный жир.

Вадиму нравилось вспоминать. Он будто переживал заново то, что давно забыл, и все эти состояния, свои ощущения теперь казались интересным кинофильмом, в котором он был героем. Боли не осталось, только яркие кадры и радость от того, что все это закончилось.

Он вспомнил, как влетел во двор, громко хлопнув калиткой, повозился с замком, запер дверь изнутри на щеколду, поднялся на чердак и кинул котенка в сундук. Захлопнул крышку и торопливо спустился, чуть было не свалившись, отпер щеколду и побежал мыть руки.

Когда она пришла и походя заглянула к нему в комнату, он уже переодевался, аккуратно вешал рубашку на плечики и, доброжелательно кивнув ей, положил вешалку на кровать и принялся застегивать рубашку. В голове не мутилось, а простреливало холодными иглами. Одно неверное движение, один сбившийся вдох – и она все поймет.

Она посмотрела на него, как ему показалось, странно и дольше обычного, но ничего не спросила и вышла. Он наконец выдохнул и продышался. От того что он так надолго сдерживался, дыхание стало таким резким и жадным, будто он вынырнул из-под воды. Надо было успокоиться. Он сосчитал про себя до шестидесяти – вышло сорок две секунды. Она точно заметила.

Пришел отец, дежурно погладил его по голове – интересно, через сколько он начнет его гладить, если узнает обо всем?

Все время, пока они ужинали, он думал про котенка. Отец рассказывал про то, как дела на работе, она смеялась и спрашивала. А он прислушивался к каждому шороху в паузе и молился, чтобы котенок не принялся пищать. А вдруг он сможет выбраться из сундука? И придет прямо сюда, прямо сейчас. И тогда всё.