Плен моей души

Мягко стащил с ног нижнее бельё. Глядя в глаза, погрузился в меня. Не выпуская моего плывущего взгляда, шептал о своей любви. О том, что всё у нас будет прекрасно. Это было больше, чем занятие любовью. Это было полное единение. Когда одно дыхание на двоих. Одна душа на двоих. Одно сердце на двоих.

С ним всегда чувства на грани. С ним всегда я разлетаюсь на сотни осколков. Но сейчас. Сейчас я просто умерла. Просто потерялась в мире. В пространстве.

Я пришла в себя через несколько минут. Лежала на влажной груди Глеба. Чувствовала его частое сердцебиение.

— Поможешь избавиться от кроватки?

— Что? — я подскочила и уставилась с испугом на Глеба. — Ты что такое говоришь?

— Я понимаю, что нужно уже выбросить кровать. И одежду. Это вещи мёртвого ребёнка. Я зациклен на них. Я будто больной, вижу Любу. Не даю ей уйти.

— Глеб. Но ведь вещи важны тебе.

— Важны. Да. Но пока я не отпущу прошлое, я не смогу строить будущее.

— Ты уверен? — переплела пальцы вместе.

— Да, маленькая. Уверен.

— Не пожалеешь?

— Нет.

Я обвила его шею руками, губами прижалась к шее.

— Хорошо. Мы сожжём вещи. Чтобы никто не забрал. И чтобы прах над морем развеялся. Поехали?

— Куда тебе? Ты пережила стресс сегодня.

— Я уже забыла, как страшный сон. Я столько раз подобному подвергалась со стороны Саши, что уже даже не оставило душевной травмы. Поспала и забыла.

— Убью.

— Лишний грех нам не нужен.

Ещё раз поцеловала губы Глеба, пропустила тугие кудряшки сквозь пальцы и сползла с кровати. Быстро приняла душ и вернулась в комнату. Замерла за спиной Глеба, который сжимал пальцами прутья кроватки.

— Мы можем этого не делать, если тебе плохо и тяжело.

Любимый отрицательно мотнул головой. Я приблизилась. Положила ладошки на спину, провела, поцеловала лопатки.

— Поехали, — сипло пробормотал.

Кроватку пришлось разобрать, чтобы она поместилась в машину. Ехали в гнетущей, пропитанной болью тишине. Я сжимала руку Глеба. Пыталась всеми силами показать, насколько сильно его люблю.

Знакомый пляж встретил нас пронизывающим до костей ветром и громким шумом моря. Глеб вытащил вещи из багажника и, еле переставляя ноги, побрёл на берег. Я бесшумно следовала за ним. Ничего не говорила. Не отвлекала. Не пыталась отговаривать.

Любимый развёл костёр. Его всего трясло, когда первая деревянная палка была брошена его рукой в трещащий огонь. Я видела, как блестели его глаза. Как лицо всё исказилось от боли. Но не говорила ни слова.

Я видела, как уходила из любимых черт лица боль с каждой новой брошенной в костёр частью кроватки. Я видела, что Глеб отпускал малышку. Стоило маленькому боди вспыхнуть, парень упал на колени и уткнулся лбом в сложенные на песке руки.

Я зажала рот, чтобы не всхлипнуть. Чтобы не мешать. Смотрю полными слёз глазами на то, как Глеб прощается и отпускает Любовь.

Он молча поднялся, подошёл ко мне, уткнулся лбом в плечо и снова застыл. Я перебирала кудряшки, согревала ледяные щёки дыханием и шептала о том, как люблю. О том, сколько он для меня значит.

— Я рожу тебе девочку. Точную копию тебя. Чтобы кудрявенькая была. И счастливая. Мы назовём её Любонькой. И она будет самой счастливой девочкой.

Я увидела, как на горизонте падает звезда. Значит, всё сбудется.

Глава 28

Вита

На следующее утро проснулись с Глебом в полдень от долгого звонка в дверь.

— Твой папа пришёл, — влажные губы коснулись обнажённого плеча.

— Да. Слышу.

Папа всегда делал три коротких звонка и один длинный.

— Я открою, Золушка.

Глеб быстро натянул футболку и шорты и ушёл в коридор. Я лениво потянулась, зевнула и неторопливо стала одеваться.

— Доча, ты скоро? — голос папы звучал взволновано.

Я не стала собирать волосы в хвост, вышла в коридор.

— Привет, папулечка, — поцеловала родителя в щёку. — Что случилось? Ты бледный. Про маму что-то узнал? — папа кивнул.

— Пойдём на кухню, расскажу.

Я последовала за отцом. Глеб молчаливой тенью скользнул следом.

— Ну! Что узнал?

— Мы с тобой сегодня едем к маме.

— Пап… Папочка, она жива? Но как так? А как же могила? Как же… — родные руки Глеба не дали упасть.

— Захар. Мразь, — дальше посыпался такой поток ругательств, что я даже обалдела.

Из речи папы, перемешанной с матами, поняла, что Захар подстроил аварию. Мама сильно пострадала, но вместо неё в машину подложили труп бездомной женщины. Он вывез маму в закрытый посёлок, откуда невозможно было выехать без ведома охраны. И Захара, соответственно.

— Пап. Это же бред. Что ты такое говоришь? Десять лет её держат там? Пап!

— Тише, Золушка, — Глеб сжал меня в руках, успокаивая и не давая удариться в истерику.

— Я мало что узнал, Виталина, — прохрипел папа. — Очень мало. Не сдержался… Перегнул.

— Ты убил Захара?

— Нет. Ещё нет. Но говорить он не в состоянии.

— Как мы попадём в этот посёлок, если он настолько хорошо охраняется.

— Захар уже дал команду отпустить, — у меня прошёл мороз по коже от улыбки отца.

Я поняла, что папа бывает очень тяжёлым в общении. Очень. Если его что-то злило, то не стоило к нему лезть. А после того, как он узнал о том, что сделал Захар с мамой… Я удивлена, что он ещё жив.