Лицо госпожи вспыхнуло огнем злости: – Что тебе, французской девке, может быть известно о наших священных законах?!
Молодая женщина попыталась возразить, но валиде и слова ей не позволила вымолвить. Султанша наклонилась над своей рабыней. Арабелла мечтала о том, чтобы сейчас великая дама приказала ей подняться с колен, которые ужасно болели. Но Зильхиджа лишь оценивающим взглядом посмотрела на наложницу.
Внезапно раздались шаги. На пороге появилась девушка, похожая на дивную птицу, ибо ее стройный стан был облачен в яркие, как перья павлина, одежды. Лицо же у нее было холодной красоты: высокие, острые скулы, узковатый рот, черные, бездонные глаза и тоненький нос. Овал лица подчеркивали густые волосы, зачесанные на затылке и удерживаемые зеленой шапочкой.
Колючие глаза незнакомки впились в лицо Арабеллы, которая постаралась ответить тем же. Вскинув голову, молодая женщина попыталась встать с колен, но валиде решительным жестом сжала ей плечо, чем запрещала даже пошевелиться.
Новоприбывшая, видя, как султанша обеспокоена, начала беседу первой:
– Валиде-султан, мое приветствие. Простите, если побеспокоила, – голос девушки, наполненный грубостью, заставил дочь герцога все-таки посмотреть ей в глаза.
Лицо султанши посветлело. Улыбаясь, она, протянув руку для поцелуя, нежно пролепетала: – Ферие, племянница моя дорогая, султанша всего прекрасного на Земле, как я рада тебя видеть. Наконец ты вернулась в родной дом. Как твои дела? Как дворец на окраине Персии?
– Все в порядке, тетушка. Слава Аллаху, персидское государство процветает.
Несмотря на всю свою остроумность, мадемуазель де Фрейз не могла понять того, почему алжирки разговаривают о персидских землях, которые, впрочем, находились далековато от Туниса и Алжира.
– Ферие, когда ты приехала?
– Неделю назад я прибыла в монастырь Четырех Жен Пророка Мухаммеда. Там провела несколько дней, за которые успела исповедаться и переписать псалму из Иудейского Раздела.
Брови валиде-султан сошлись на переносице. Ее оценивающий взгляд внезапно стал суровым: – Не пристало тебе, женщине султанской крови, даже касаться своими руками писания неверных!
– О чем Вы, тетушка? Я не сделала ничего такого, за что должна расплачиваться. Во-первых, иудеи – близкий народ мусульман. Ведь именно от этой веры произошла и наша священная религия, – сколько было мудрости в ровном и спокойном голосе Ферие Султан.
– Но и христианство! Не забывай этого, племянница! – выпалила арабка.
– Валиде, успокойтесь. Если бы псалма из Иудейского Раздела была грешной для мусульманина, то не находилась бы в священной обители. И, во-вторых, христианство – тоже вера, а христиане – тоже люди.
С облегчением вздохнув, луноликая госпожа похлопала девушку по плечу: – Я безмерно рада, что ты, моя племянница, выросла такой умной. Я горжусь тобой, девочка моя. Но будь осторожна. Ты единственная представительница нашей династии, которая имеет связи с другими народами. Тебя могут использовать, как заложницу, чтобы укрепить наш контракт с Персией. Поэтому, для твоей же безопасности, я запрещаю тебе покидать владение Саадиит Сераля. И, желательно, из своих покоев ты не должна выходить без служанок.
Дочь герцога и не заметила, как все наложницы и учитель покинули помещение. В этой душной комнатке оставались лишь представительницы династии и, к несчастью, брошенная на произвол судьбы, одалиска. Арабелла с горечью наблюдала за этими могущественными женщинами. С болью в душе она понимала, что значит быть султаншей, дамой, которую уважают и боятся, которую любят и ненавидят, носят на руках и призирают. Ферие была не просто девушкой, имевшей все, о чем может мечтать леди, она являлась также законной наследницей половины имущества султаната.
Закончив оживленный разговор с тетей, Ферие Султан уже собралась уходить, но ее взгляд карих глаз упал на мадам де Фрейз: – Кто это? – спросила она заинтересованным голосом. Наступила мертвая и пугающая тишина.
Зильхиджа приказала наложнице встать: – Это одалиска из нижнего гарема – Арабелла Хатун.
Ферие внимательным взглядом осмотрела рабыню. Остановившись подле нее, султанша, вскинув голову, ответила высокомерным голосом: – Что ты умеешь?
Арабелла почувствовала себя живой куклой, или же рабыней, которую продают на рынке за большие деньги.