Плененная королева

Алиеноре не удалось убедить своих вассалов, а сообщить Генри о разговоре с ними она не решилась. Дела и так обстояли неважно, и непочтительность вассалов по отношению к ее мужу была слишком очевидна. Генрих же распалялся все сильнее. Тщетно пыталась Алиенора отвлечь его, показывая древние церкви и могучие замки, искушая великолепной едой и изобилием вин этой местности, что в другой ситуации стало бы источником общего удовольствия. Но все усилия были тщетны. Генрих принципиально ни о чем не хотел отзываться хорошо. И в конце концов она оставила попытки.

Теперь они добрались до земель с более мягким климатом, пересекли мирные пастбища в направлении Лиможа, главного города Лимузена, разбили цветастые шатры перед массивными городскими стенами. Генрих одобрительно посмотрел на внушительные укрепления, а когда Алиенора въехала в город под восторженные крики горожан, его настроение немного улучшилось. Генрих выразил восхищение великолепным монастырем и могилой святого Марциала, покровителя города, проявил искренний интерес к романскому величию собора и изящным, богато разукрашенным эмалевым табличкам, подаренным ему и Алиеноре горожанами.

Тем вечером они должны были обедать за стенами города с гостями – аббатом монастыря Святого Марциала и крупнейшими сеньорами Лимузена. Дамы Алиеноры облачили ее в прекрасное зеленое византийское платье, с которым идеально контрастировали ее рыжие волосы, и они с Генрихом заняли места за столом, установленные на возвышении. У Алиеноры затеплилась надежда, что настроение мужа изменится к лучшему и с этого дня дела пойдут хорошо.

После теплой встречи она с радостью предвкушала обильную и вкусную трапезу. Восхваляла сочные трюфели Лимузена, сочную дичь, жареную говядину в сладкой каштановой подливке, фиалковую горчицу. Но Генрих, глянув на щуплую утку и костлявого гуся на золотых блюдах, стоявших перед ним, пролаял:

– И это вся еда?!

– Это все, что у нас есть, – заикаясь, ответили слуги.

– Пусть сюда явится повар мадам герцогини! – потребовал Генрих. – Что это за еда?!

В шатер вбежал главный повар Алиеноры, на лице его застыло скорбное выражение. Он демонстративно поклонился Алиеноре, игнорируя Генриха:

– Моя госпожа, мне очень жаль, но это все, что у нас есть. Горожане не прислали обычных припасов.

– Почему?! – прорычал Генрих.

– Позволь мне самой разобраться, – пробормотала Алиенора.

– Нет, моя госпожа, пусть они ответят мне. Разве я не герцог Аквитании? – Щеки Генриха покраснели от гнева.

– Мои сеньоры, позвольте, я объясню, что случилось, – спокойным голосом сказал аббат.

Он был высокомерным человеком, держался сдержанно. Несмотря на свою вежливость, аббат почти не скрывал неприязни к новому господину.

Генрих смерил его гневным взглядом, а Алиенора внутренне содрогнулась. Новые неприятности, подумала она. И надо же, только-только показалось, что дела улучшаются.

– Боюсь, такова традиция, – продолжил аббат высоким ломким голосом. – Съестные припасы поставляются на герцогскую кухню, только когда мадам герцогиня останавливается внутри городских стен.

Если до этого лицо Генриха было мрачным, то теперь он побагровел от гнева. Алиенора никогда еще не видела мужа в таком бешенстве. Неужели ей предстояло сейчас увидеть пресловутый гнев Плантагенетов во всей его красе? Похоже, к тому все и шло. Громкие проклятия обрушились на аббата, на граждан и – в немалой мере – на самогу святого Марциала. Генрих потерял контроль над собой, принялся кататься по полу, выкрикивая богохульства, от которых кровь леденела в жилах. Наконец он успокоился, впившись зубами в тростник, разбросанный по плитке пола. Этот приступ продолжался полных три минуты. Алиенора, онемев, взирала на мужа, аббат в отвращении скривил рот, глядя на распростертую у его ног истеричную личность, а все собравшиеся выгибали шеи, чтобы лучше видеть происходящее.

Когда приступ бешенства поутих, Генрих поднялся на нетвердые ноги, хмуро оглядывая море лиц, уставившихся на него.

– Вы должны знать! – воскликнул он надтреснутым голосом. – Я, Генрих Сын Императрицы, ваш господин и сеньор, и моя жена герцогиня не собираемся сносить такого вопиющего неуважения. – Он вперился взглядом в жену, требуя поддержать его, и хотя Алиенора собиралась возразить, но, увидев холодное бешенство в глазах Генриха, согласилась. – Лимож дорого заплатит за это оскорбление, – заявил Генрих безмолвному собранию. – Его стены будут сровнены с землей. В будущем никто и, уж конечно, не вы, господин аббат, не сможет использовать их для того, чтобы отдать долг уважения мне и вашей герцогине. А теперь вам лучше вернуться в город, довести мой приказ до горожан и заставить их выполнить его. Разрушение стен должно начаться завтра.