— Я помню, ты рассказывал о своем дяде, — в памяти Каталины всплыли вечера в Сент-Ферре. Она посмотрела на Себастиана. Его серые глаза были полны раскаяния, и она чуть слышно спросила: — Ты хочешь что-то добавить?
— О да, очень многое…
Себастиан бросился через всю комнату к ногам Каталины. Она сидела на мягком стуле с высокой спинкой (кресло, обагренное кровью отпрысков барона Рохо, она приказала сжечь) и дивилась тому порыву, которое обнаружила в супруге, обычно таком сдержанном и холодном.
— Прости меня за все, mi cari~no, — он опустился перед ней на колени, заключая ее тонкие пальчики в свои горячие ладони. — Я жалею о той боли, что причинил тебе, когда отказывался от нашего ребенка и желал избавиться от него, точно так же, как в свое время хотел поступить мой отец. Сможешь ли ты когда-нибудь простить мне эту чудовищную ошибку? Сможешь ли ты когда-нибудь забыть о том, что в своем безумии я поддался безотчетному страху и предложил Родриго занять свое место рядом с тобой, чтобы ты смогла родить наследника для Сент-Ферре с более светлой кожей, чем у меня? Когда я думаю об этом дьявольском плане, не понимаю, как до сих пор не сошел с ума! Мне хочется провалиться сквозь землю. Я столько раз жалел обо всем, что и не счесть. В своем искуплении я готов терпеть адовы муки… И я знаю, придет время, Господь покарает меня за мое малодушие… Пойми, я боялся и не хотел для своего сына тех трудностей и осложнений, что выпало на мою долю. Я признаю во всем свою вину и молю о твоем прощении. После всех своих деяний я ни на что не претендую, но хочу, чтобы ты знала, — он перевел дыхание, и его красивое лицо озарила слабая улыбка. — Когда я увидел тебя в доме старого дона Фелипе де Вилья, то влюбился в тебя без памяти, как мальчишка, а узнав, что ты свободна, не стал мешкать и попросил у дона Педро твоей руки. Мне была важна именно ты. И не столько из-за золотистых локонов и кожи цвета нежнейших сливок, сколько из-за твоих необыкновенных глаз, в коих таилась скрытая печаль, но они также были полны и внутренней силы. Именно с того мгновения я понял, что мне нужна лишь ты одна. Я влюбился с первого взгляда, и день ото дня, по мере того как узнавал тебя, любовь моя росла и крепла. Каталина, я люблю тебя так, как никогда и никого в своей жизни не любил и не смогу больше полюбить. Я это знаю. И, если ты отвергнешь меня, чего я, безусловно, заслуживаю, я никогда не перестану восхищаться твоей стойкостью и безграничной верой… и где-то в глубине души надеяться на твое прощение.
Каталина была потрясена его словами и искренностью, что шла прямо от его сердца. Она чувствовала, он раскаялся в своих поступках. За последние месяцы он многое изменил в себе и в своих взглядах и да, это далось ему нелегко, учитывая его прошлое, однако у нее еще оставались вопросы к нему.
— Только чудо уберегло меня от рук Эуфимии Майоры, — тихо промолвила она в ответ на его пылкие речи.
— Это было моей самой непростительной ошибкой, — Себастиан склонил голову. Неужели в серых глазах мелькнули слезы? Но нет. Ей верно померещилось. — Я уступил минутной слабости и послал то злополучное письмо в Сент-Ферре, но после нашего с тобой разговора, — он еще хотел добавить про ту страстную ночь, что они провели вместе в башне замка, но не без основания предположив, что это было бы лишним, вовремя остановил себя, — я написал другое письмо.
— Что? — переспросила Каталина, хватаясь за тонкую соломинку. — Какое еще письмо?
— То письмо, в котором я отменял посланное ранее распоряжение.
— Но когда?
— В утро перед отъездом в Мадрид.
Каталина смотрела на супруга во все глаза. Не может быть! Он все же внял ее мольбам, ее уговорам, пошел на уступки точно так же, как когда-то это сделал его отец по отношению к своей любимой жене. Фиалковые глаза увлажнились.
— Почему же Эуфимия Майора привезла с собой только одно письмо?