Пленка

К темноте и холоду в доме Вера привыкла быстро. В первый из двух дней, которые муж дал ей на очищение, она сверила начало службы по часам и размотала сверток. Расправила на столе плотную, шуршащую пленку, разложила семь длинных чуть погнутых свечек. "Намоленных им самим!" вспомнила она слова Виктора и представила толстые ярко-красные губы отца Анатолия, шепчущие молитвы, от которых шалели бесы. Он был на их свадьбе, и кривил эти красные губы, откусывая, засоленные на водке огурцы. Вера поднесла одну свечку к носу, принюхалась и тут же отбросила – она смрадила, как и те огурцы.

Свечка чуть прокатилась по поверхности стола и замерла, потемневшая от налипшей пыли. Вера стряхнула с пленки остальные, погрела дыханием ладони и стала медленно перекатывать свечи в густом слое пыли. Когда все семь хорошенько почернили, она поднялась с места и достала с подвесной полки такой же черный граненый стакан, который заприметила еще в первый свой приход. Поставила шесть свечек букетом и, не торопясь, зажгла их от седьмой. В сырой холодный воздух ворвалась волна тепла, пламя каждой трещало, коптило и росло, соревнуясь с соседним. По стенам заплясали нервные тени. Вера закрыла глаза и начала молиться.

Не отвлекаясь на монотонный голос батюшки, не погружаясь в гвалт всеобщего ежедневного покаяния, она впервые услышала то, о чем молится. И поняла, кому

.

Среди черных колыхающихся теней ходила еще одна. Белая. Она медленно плавала по стенам и подсматривала за Верой пустыми провалами глаз, за которыми сыпались трухой гнилые доски.

Во второй день, когда пришло время возвращаться домой, Вера сложила в чистый платочек все огарки, задвинула под стол табуретку, убрала на место стакан. Почему-то ей казалось, что она больше сюда не вернется – или дом за грядущее воскресенье снесут или ее сгубят. Долго стояла, глядя на тусклый свет, крадущийся через пыльные стекла. И вдруг вспомнила, как просыпалась в детстве, услышав, как мать встает на рассвете, и наблюдала за ней. За ее тихим, плывущим в сером утреннем воздухе, силуэтом. За маленьким ярким огоньком, в мгновение прогрызающим дыру в этом сером воздухе, дыру в неведанный мир, из которого за ней наблюдала лохматая оскаленная женщина, изображенная на маленькой позолоченной иконке. Пламя черной свечи трещало на самодельном алтаре и в комнате становилось уютно и весело. Вера смотрела, как молится мать, и прислушивалась к неспешному сладкому шепоту, который ей отвечал.

Этот же неспешный сладкий шепот велел ей сегодня не убирать со стола пленку и обязательно причаститься перед уходом.

Зачерпнув полную ладонь колючей, перемешанной с осыпавшейся штукатуркой пыли, Вера запрокинула голову и высыпала все в рот. Пару раз с усилием сглотнула и вышла из дома, оставив за собой темный узкий проем.

***

Воскресное утро обещало быть солнечным, чернота на востоке бледнела и постепенно наливалась холодным розовым светом. Виктор проснулся раньше, скрипнул кроватью, зевнул с голосом и, шмыгая растянутыми тапочками, вышел из комнаты. И снова заохал, и снова закряхтел сначала в ванной, потом на кухне. Сквозь приоткрытую дверь до Веры долетел аромат поджареного хлеба и чего-то копченого и, впервые за два последних дня она поняла, как сильно голодна. Чтобы не расстраиваться, заглядывая на кухню, где об тарелку лязгала вилка, а через рыжую бороду всасывался с громким хлюпаньем сладкий чай, она сразу проскочила в ванну.

Вера сплевывала пасту, когда почувствовала, что ее вот-вот стошнит. Прокашлялась, повиснув над раковиной, на спине под плотной тканью ночнушки выступил холодный липкий пот, неприятно похолодало у висков. Через пару секунд все прошло. Когда она вышла из ванной, Виктор уже ходил по дому в расстегнутой белой рубашке и, увидев жену, нетерпеливо замахал рукой, вокруг которой застегивал манжет.

– Собирайся скорее. Тебе еще завтрак готовить – сегодня день большой, после службы родители нас сразу к отцу Анатолию повезут.

– Я не буду завтракать, тошнит меня, – ответила Вера, еле ворочая языком.

Виктор тут же изменился в лице, сдвинул бесцветные брови к переносице:

– Пока бесов из тебя не выгонят, о детях даже думать не смей. Всех перепортишь.

Вера вяло кивнула. Она была уверена – дело не в том, о чем подумал муж. И в то же время ее ужаснуло "не смей": ведь как-то она должна будет решить это "не смей", если оно действительно случится.

Они вышли из дома за двадцать минут до начала службы. Больше всего Вера боялась, что Виктор решит пойти по набережной, но он и не думал петлять, удлиняя дорогу. Шли мимо серых монолитов многоэтажек, вдоль спокойной в воскресный день трассы. Вера, идущая позади, пару раз обернулась, когда они проходили мимо переулка. Мельком увидела высокую, кое-где дырявую крышу. Она первый раз видела этот дом при свете разгорающегося солнца.