Пленник стойбища Оемпак

Пожалуй, чересчур высокомерна, хотя тут же спохватывается и пытается быть простой, но эта искусственность бросается в глаза. В разговоре по телефону голос меняет, очевидно, в соответствии с рангом собеседника в обществе. И сразу можно определить, кто на том конце провода — мужчина или женщина. В первом случае — игрив, ироничен. Во втором — жестковат и покровительствен, за ним слышится: да, к сожалению, я тоже принадлежу к вашему племени, но я — это я, я красивее, умнее вас, а все вы клюшки и ничего не понимаете в жизни. Любит намекать на якобы известные лишь ей интимные стороны во взаимоотношениях знакомых людей. Вообще этот тип женщин мне хорошо знаком: образованны, начитанны, слабы здоровьем, чаще ревнивы и властолюбивы. Может, я в чем-то ошибаюсь? Но, по-моему, нет. Такие женщины, несмотря на кажущуюся независимость и внешнее легкомыслие, более всего в жизни дорожат положением в обществе, эффективными и нужными знакомствами, дорогой обстановкой в квартире, которая, кстати, не всегда соответствует зарабатываемым деньгам. И, конечно же, им нужен покорный, респектабельный муж.

Может быть, она бы и не была такой, но люди меньше всего знают сами себя. В представлении других людей человек видится совсем не таким, каким он сам себе кажется. Я тоже себя не знаю, хотя пытаюсь представить — какая я в глазах других.

Мне было достаточно увиденного. Я пришла к тебе и осталась. Я прощала тебе все и действовала постепенно. Я сказала тогда: «Мне дорого твое здоровье, а ты в последнее время увлекся… Лучше ты мне изменяй, хотя это будет мне очень больно». А помнишь, я тебе сказала первую глупость? Ты так хохотал, но на следующий день у тебя был порядок и во внешности, и в комнате. Я тебе сказала так: «Вот если бы возле твоего дома сейчас приземлились инопланетяне и им необходимо было взять для образца человека с его квартирой, чтобы судить по нему обо всем земном человечестве. Представляешь? И вот случайно под руку им подвернулся ты. Они бы тебя рассматривали со всех сторон и изучали. И, наверное бы, ужаснулись от того, как нелепо и беспорядочно живут земляне».

Ты расхохотался, но потом рассердился: «Не делай мне нравоучений. Никогда! Я знаю, что живу в силу всяких обстоятельств не так. Я это преодолею, хотя об этом тебе говорить не обязан. Ты посторонний человек».

Я ответила, что я человек вовсе не посторонний, но больше никогда ни в чем тебя не упрекну. И больше мне не пришлось тебя упрекать ни в чем! Ты как был, так и остался сильным, умным, мужественным человеком. Наверное, было бы плохо, если бы я взялась тебя упрекать. Когда ты делал плохо, я тебя успокаивала, потому что знала, что потом ты будешь сам переживать и мучиться — в тысячу раз сильнее, чем я от твоего поступка. Я благодарна тебе за это. Прости, если я лукавлю, если я хитра и не всегда искренна. Об этом ты догадываешься, и тебя иной раз это забавляет. Это игра, и я в ней очень осторожна, мне нельзя переступить грань. Мне нельзя тебе лгать далее в мелочах, потому что ты проницателен, а даже самая маленькая ложь, как говорят люди, рождает большое недоверие.

Я обрадовалась, когда ты принял решение уехать на зиму в Бухту Сомнительную. Мы будем двое, там будет наша территория. На двоих. Хотя, признаться, я очень боялась этой Бухты Сомнительной. И сейчас боюсь. Что стоит одно название! В жизни так много еще сомнительного, хрупкого. Но я сильная, а от женщины зависит почти все в счастье двоих.

Наша Бухта, не так уж тосклива. Мы здорово устроили жилье. Ты мне подарил немало приятного: подвеску для Клаудии Кардинале, Зал Голубых Свечей, дорогу к изумительной горе Хрустальной, открыл все эти роскошные, величественные закаты и рассветы, коллекцию льдов в океане, а главное, доброту и нежность. Я стала твоей половинкой, и мне тебя не хватает, если ты даже отлучился на час или два. Вот и в то утро, проснувшись, я увидела, что тебя нет, и почему-то встревожилась. Я ведь не знала, когда ты ушел — пять минут назад или среди ночи. У тебя есть такая привычка бродить ночью. И я подумала, что если тебя нет два или три часа, то с тобой могло произойти несчастье. Вот почему я выскочила и заметила следы на траве…»

4

— Все не так, — говорю я и оглядываюсь по сторонам, бессознательно ища что-нибудь живое.

Сумерки быстро сгущаются. В стеклянную гладь океана словно впаяны большие и малые, сейчас густо-синие обломки льда. Неправдоподобная, первобытная тишина. Последними улетели уточки-морянки, ушли моржи на восток. Днем еще можно увидеть бесшумно вспархивающих белых полярных сов да услышать истеричный лай песца. И все. Побережье опустело.

— Тащи, Лариска, вон ту доску. Сейчас мы его подымем.

Мы подкладываем край доски под тушу зверя.

— Теперь — взяли! Еще раз!

Лариска морщится от натуги, вкладывает все свои небольшие силы. Бедняжка, за что ей такое? Это ведь совсем не женское занятие. Теперь она кричит:

— Пошел, Котенок, пошел! Я же как-никак спортсменка. Еще взяли, еще… — Она вдруг бросила трос и обеими руками ухватилась за показавшуюся окровавленную голову медведя. — Тащи, милый!..