Пленник волчьей стаи

Это было далеко от Вывенки, на берегах другой реки, Апуки, что сбегает с гор по просторной долине к Беринговому морю и впадает в него в том самом месте, где высунулся в морской простор длинный Олюторский мыс. Когда-то в тех местах пасли оленей коряки-апукинцы, чавчувены. Но затем с севера, с Чукотки, сюда пришли со своими стадами воинственные, сильные племена чукчей-чаучу. Они начали оттеснять апукинцев, захватывать их пастбища, уводить их оленей. Апукиицы вынуждены были отступить. Одни перекочевали на юг, на земли коряков-олюторцев, другие бросили оленное дело и переселились к родственным племенам на побережье в устье рек Пахача, Казача и самой Апуки, где стали кормиться морским промыслом и рыбой. Те же, кто не захотел сниматься с насиженных, обжитых мест, постепенно породнились с чукчами, а затем и с эвенами, пришедшими сюда позднее чаучу. Апукинцы и чукчи многие обычаи переняли друг у друга. Впрочем, у оленных людей Чукотки и Камчатки всегда было много общего в обычаях, в жизни, ибо общим у них был кормилец — олень.

Быстро бежала Апука к холодному хмурому морю. Быстро летели годы. Где-то далеко-далеко, за белыми горами, за синими лесами, гремели войны, сменялись правители, железо завоевывало землю, воду и воздух, а здесь, на самом краю России, в каменных дебрях Корякского нагорья, жизнь словно замерла. Казалось, ничто не может потревожить полусонную, вялую жизнь здешних редких стойбищ. Оленные люди, дети природы, жили согласно ее ритмам и движению. А природа никогда не нарушает своих привычек. Бродили по распадкам, по долинам рек оленьи стада — и оленные люди, как и тысячу лет назад, шли за ними, караулили, охраняли, довольствуясь в еде и одежде только самым необходимым. Они не роптали на природу, когда наваливались такие морозы, что птицы замерзали на лету, а в черном небе слышался шорох звезд. Они принимали как должное, когда в середине зимы вдруг наступала оттепель, после которой от копытки гибли многие олени. Не роптали на мать-природу оленные люди и когда в стойбище приходила какая-нибудь страшная болезнь, от которой вымирали целые семьи, Их охранителями были шаманы и шаманки, и разные духи — хозяева троп, рек, озер, лесов и пастбищ. Им, духам, они приносили дары, совсем небогатые: собаку, оленя, лоскут материи, заряженный патрон, осколок зеркальца, щепотку бисера, кусок шкуры, зуб медведя, рассомахи, волка, а то и вовсе просто обыкновенный камешек…

Ветхая яранга старика Петота стояла на отшибе стойбища Каиль. Старик был глухонемым от рождения и не имел ни старухи, ни детей, ни внуков. Однажды, когда Петот был еще молодым, он привел в свою ярангу жену, но жил с ней совсем мало: ее вскоре задрала медведица, у которой Петот накануне убил детеныша. Жена пошла копать в тундру съедобные корни, там ее и подкараулила свирепая медведица… Вторую жену Петот так и не привел в свою ярангу.

Когда был в силе, он сам себя кормил. И другим помогал: старикам, вдовам и просто тому, кто нуждался. А нуждались тогда многие: в куске мяса, в муке, в патронах, в материи… Почти все крепкие мужчины пасли оленей далеко от стойбища, и главными добытчиками еды были старики да дети. Охотник Петот всегда приезжал на побережье, в фактории американов и русских, с богатой добычей. Он был удачлив на охоте. Его глаза, как бы восполняя отсутствие слуха, видели далеко-далеко, подмечая то, что многим неприметно было.

Но от старости еще ни один охотник не убежал, не спрятался. Не миновала старость и Петота. Подкралась она, словно пакостница-расомаха, — тихо, неприметно — и, как расомаха, крепкой хваткой обняла-зажала глухонемого Петота. Сначала у него стали плохо сгибаться ноги, потом в глазах поселился туман.

Северяне, дети природы, никогда не были пригадливыми, припасливыми. Они испокон веку жили одним днем. Разве что юколы и квашеной рыбы впрок заготавливали. Да еще кореньев съедобных. А насчет денег и не думали. Впрочем, о деньгах в те годы в этой глуши мало кто и слышал. Принесешь купцу меха — получишь табак, чай, патроны, муку, капканы, материю на рубаху, на комлейку. Не принесешь — ничего не получишь.

Летом Петот либо бродил по стойбищу, подсаживаясь к чужим кострам, либо подолгу сидел у входа своей ветхой яранги, посасывая трубку.

Люди помнили его прежнее добро и теперь платили тем же: кто приглашал ккотлу, кто приносил кусок оленины или медвежатины. Частенько у своего жилища он находил то гуся, то связку уток.

Летом ему жилось неплохо, сытно — одной рыбой можно было прокормиться. Но зимой тяжело теперь приходилось. Зимой голод ночевал почти в каждой яранге.

Петот совсем бы пропал, если бы не верная Дарка — его единственное богатство, Дарка была полуволчицей. Глухонемому многие завидовали в стойбище, потому что Дарка была собакой-охотницей. Она часто уходила на промысел и редко возвращалась без добычи: то зайца в зубах принесет, то утку или куропатку. Охотиться она научились сама: волчья кровь свое дело сделала. Другой такой собаки не было ни у кого. Глухонемой очень гордился своей Даркой.