Пленники тайги

Семен укладывал свой походный рюкзак методично, не торопясь. Дорога ему предстояла длинная, надо было предусмотреть все, ничего не оставить нужного, но и не перегрузить и без того тяжелую ношу. На самое дно Астахов уложил тяжелые армейские сапоги со стягивающими ремнями на голенищах, это уже на весну, а на нем пока что были легкие эвенкские унты из оленьей шкуры. Затем в необъятное жерло рюкзака последовал мешочек с мукой, жестяная коробочка с солью, три коробка спичек, залитые на случай дождя парафином, патроны для карабина. В самый разгар приготовлений пришел Майгачи, старейшина эвенкского племени приютившего Астахова в столь трудное для него время. Пригнувшись он с кряхтением протиснулся в палатку, и по обычаю прикоснувшись к железному боку печки, уселся в угол, наблюдая за приготовлениями геолога. После короткого раздумья Астахов отложил в сторону тяжелый и объемный кукуль — спальный мешок из меха зимнего оленя, вместо него взял небольшую самодельную палатку, в которой с трудом размещался лишь лежа, да брезентовый полог, на случай будущих дождей. Зима постепенно отступала, и Семен надеялся пережить последние холода по походному, у костра. Пристроив под клапан рюкзака брезентовый полог геолог затянул веревки, и когда обернулся к эвенку тот уже раскурил свою длинную трубку.

— Уходишь, однако, — сказал старейшина не то спрашивая, не то просто подтверждая то что видел.

— Да, Майгачи, — признался Семен пристраиваясь рядом со стариком на медвежьей шкуре.

— Майка скучать будет, — снова сказал старик не глядя на собеседника.

— Я вернусь, — пообещал Астахов, также разглядывая серую ткань палатки.

Старый эвенк только покачал головой.

— Нет, заберет тебя город. Обратно в стойбище ни кто еще не возвращался.

— Я вернусь. Разберусь только со всем, что произошло той осенью и вернусь.

Тут в палатку вошла Майка, молодая девушка с круглым, типично эвенкским лицом и темными, удивительно выразительными глазами, сейчас распухшими и покрасневшими от прошлых слез. Даже из под широкой кухлянки был виден откровенно выпирающий живот. Не сказав ни слова она принялась раскладывать на блюдо куски оленьего мяса, разлила по пиалам бульон. Во время обеда все молчали, только Астахов все косился на своего соседа. Лицо Майгачи было озабоченным и его можно было понять. С уходом Астахова стойбище теряло своего лучшего охотника. За полтора года, что прожил с ними геолог, тот так и не смог научитьс отличать одного домашнего оленя от другого, а с этим запросто справлялся любой мальчишка, но в меткости стрельбы и охотничьей удаче с Астаховым не мог сравниться ни кто.

Когда обед кончился и Майка разлила по кружкам дымящийся чай, начался такой же неспешный, но важный разговор.

— Куда тропу держать думаешь? — Спросил эвенк.

— Поближе к тем местам, где вы меня подобрали. На Аял.

— В Тучар тебе надо. Там сейчас вертолеты стоят.

— Значит туда и пойду.

— Отсюда это будет дней семь пути. По реке иди, она выведет. А в Тучаре спроси Степанова, участкового. Он сейчас, однако, уже лейтенант. Привет от меня передавай.

Майгачи первый вышел из палатки, оставив Астахова наедине с девушкой. Но на долго тот не задержался, вскоре вышел с рюкзаком и палаткой, держа в руках карабин. Он остановился рядом с Майгачи, показавшим рукой на юго-запад.

— Туда ходи. Две реки перейдешь, по третьей вверх по течению поднимайся.

— Спасибо, Майгачи, спасибо за все.

— Мы когда тебя нашли, ты был слаб как новорожденный заяц. Теперь ты силен как медведь, хитер как росомаха. Главное, Семен, не спеши. Когда торопишься, всегда, однако, ошибаешься. Мать дает человеку жизнь, а время разум.

Семен согласно кивнул головой, застегнул на груди лямки рюкзака, покосился назад, на закрытый клапан палатки и шагнул вперед.

Убогое его жилище стояло на самом краю стойбища, и в нем текла обычная жизнь, где-то с лаем и рычанием дрались собаки, звучали звонкие детские голоса, остро пахло дымом и запахом свежеприготовленного мяса. Но проводить путника никто не вышел, хотя все знали, что сегодня Семка Муннукан покидает стойбище. Он уже отошел метров на двадцать, когда Майгачи крикнул вслед Астахову.

— Найку возьми!

Первой мыслью Семена было отказаться. Более умной собаки в стойбище не было, но искушение было слишком велико. У эвенков уговаривать было не принято и Астахов коротко, пронзительно свистнул. Вскоре откуда-то из глубины стойбищ стремительно вылетела собака, черная, с большими желтоватыми подпалинами всему телу, с белой грудью, и белыми же бровями, делающими ее остроносую, волчью морду более выразительной. Свернутый кольцом пушистый хвост и торчащие вверх уши не оставляли ни какого сомнения в породе спутника Астахова п путешествию — типичная эвенкская лайка. По размерам она была меньше чем ее якутские или чукотские братья волкодавы, тонконогая, сухопарая. Заняв привычное место впереди Астахова, Найка деловито затрусила по тропе, приподняв голов и тщательно исследуя встречный ветер влажным носом и торчащими остроконечными ушами.