Пленница

Варя напряглась. Эта его фраза в парадной показалась ей оскорбительной и холодной, словно он выражал свое безразличие к тому, что она уезжает. Ибо ранее он никогда так не говорил. Раньше он навязывал ей свою волю, желая, чтобы она подчинялась. Но теперь вел себя совершенно не свойственным ему образом. И тут Варю осенило. Он впервые предоставил выбор ей самой! Он хотел, чтобы она сама решила, хочет остаться рядом с ним или нет! Это она, глупая гусыня, просто не поняла его в парадной и, как и обычно, взбрыкнув, навоображала невесть чего. Но никакой холодности с его стороны не было! Он просто впервые не стал навязывать ей свою волю и не диктовал свои условия, а именно захотел, чтобы она выбрала сама!

Это осознание потрясло ее до глубины души.

Варя перевела невидящий взор на отца, затем на сына, который был на руках Лукерьи Ильиничны, и ощутила, как ее бросило в жар.

А что, если еще не поздно? Что, если Матвей так же сильно хочет быть с ней, и потому вчера не устоял перед нею? Что, если он всего лишь желает, чтобы она сама, по своей воле, пришла к нему? И может быть, еще возможно все изменить в их судьбе?

Варя громко выдохнула и вдруг пролепетала:

– Батюшка, а что бы вы подумали, если бы я решила остаться?

– Остаться, золотце? – опешил Андреевский. – Здесь? С Матвеем Гавриловичем?

– Да.

– Мне кажется, он был бы счастлив, – ответил вдруг отец.

– Неужели? Отчего вы так думаете?

– Оттого что сегодня поутру он спрашивал меня о тебе, моя девочка. О том, действительно ли ты хочешь уехать?

– И что же вы ответили ему? – выпалила Варя.

– Ну как же, я ответил ему то, что ты сказала мне вчера днем – что ты намерена ехать в Америку со мной и ничего тебя здесь не держит, кроме сына.

– Ах… – вздохнула несчастно она.

– А еще он сказал, что готов разорвать помолвку с Тимирязевой, если бы ты только захотела остаться с ним.

– Боже! Почему вы говорите мне это только сейчас, папА?! Почему он ничего мне не сказал сам? Неужели вы оба не понимаете, как мне это важно! – всплеснула она руками, понимая, что Матвей все же любил ее, раз говорил с ее отцом с утра.

– Если это важно, почему ты молчала?

– Более я не буду молчать! Я не хочу никуда уезжать!

– Ты переменила свое решение, Варенька?

Она долго молчала, но потом в сердцах выпалила:

– Батюшка, не осуждайте меня. Но мне кажется… Нет, не кажется, а я точно знаю, что я люблю его.

Андреевский как-то странно улыбнулся и твердо заметил:

– Тогда ты непременно должна остаться с ним, моя канареечка. Зачем же разделяться океанами? Влюбленные должны быть вместе. Как мы с твоей матушкой до последнего ее вздоха.

– Но я не знаю, любит ли он меня еще?

– Ты сомневаешься в этом? – поднял брови отец. – Но сама подумай, стал бы он так рисковать своим положением, имуществом, наконец, своей жизнью, чтобы помочь нам?

– Но он помогал Грише…

– Не глупи. Не один Гриша в его сердце.

– Вы так думаете?

– Уверен в этом.

– И вы благословите меня на союз с ним?

– Да.

Карета все удалялась и уже практически достигла усадебных ворот, а взор Матвея все не отпускал ее. Он словно боялся, что если оторвется от этой картины, то уже никогда не увидит ее, эту невозможную девицу, которая спалила его сердце.

Он стоял в парадной у большого окна и не мог двинуться с места. На его душе было невозможно тяжело, почти как тогда, когда он узнал, что она сбежала в Петербург от него во время осады завода. Но нынче это чувство было гораздо разрушительнее. Ведь сейчас она покидала его вместе с сыном. Два любимых существа, которые в этот миг отдалялись от него на целый год, а может быть, и на целую жизнь. И он не мог это спокойно принять в своем сердце, вернее, не хотел принимать.

Но Варенька сама сделала свой выбор, она сама все решила, и он позволил ей это. Он сыграл в благородство, и теперь его жизнь была разрушена. Но как же было больно осознавать, что она так и не смогла полюбить его за эти годы. И, видимо, такова была их судьба.

Он ощутил, что его глаза увлажнились. Испуганно заморгал, не понимая, что с ним, и отчего слезы стоят в глазах. Это, по его мнению, было так глупо, не по-мужски и совершенно нелепо. Никогда ранее он не плакал, а уж в этот миг это было просто идиотизмом. Он начал внушать себе, что ему все равно, что эта женщина ничего не значит для него, и что скоро он ее непременно забудет. Однако его сердце бешено болезненно отбивало каждую секунду времени, времени в котором ее карета удалялась все дальше.

И тут он заметил, как экипаж вдруг остановился. Он напрягся всем телом, когда через минуту дверца резко распахнулась. Он увидел, как Варя, высоко задрав юбку, ловко выпрыгнула из кареты, даже не дожидаясь, пока кучер откроет подножку. Она протянула руки в открытую дверцу и забрала из кареты малыша. Матвей окончательно опешил, не понимая, что происходит, и, видя, как она, подхватив на руки Гришу, устремилась обратно по центральной аллее в сторону дома. Варя шла быстрым шагом, чуть спотыкаясь, одной рукой приподнимая высоко юбку и удерживая сына на втором локте.

Надежда – нереальная, дикая, сладостная – мгновенно заполонила сердце Матвея.