Пленница

— Я не доверяю Моррису. Ты не знаешь, какая роль отводится ему в плане побега?

— Нет. Блэкуэлл очень скрытен. Он общается только с Таббсом и писарем. — Мурад сел на край кровати и продолжал: — А что, коммодор действительно такой пустомеля, как про него толкуют?

— Да. — Алекс тревожилась все больше. — Если бы только он поручил прикрывать наше бегство Декатуру. Этот капитан станет национальным героем во время штурма Триполи. А штурм состоится будущим летом.

— Мне не нравится, когда ты вот так толкуешь о будущем, — пробормотал Мурад.

— Послушай, я не ведьма!

— Знаю. Но у тебя бывают видения. И меня страшит это.

— Это никакие не видения! Я правда из будущего! — сердито сказала Алекс.

— Успокойся, Алекс.

Ну вот, даже лучший друг не верит — что говорить про Блэкуэлла!

— Моррису хватило ума притащить с собою беременную жену, которая вот-вот должна разрешиться. И потому он и носа не казал возле триполитанского побережья, а катался с женой по Средиземному морю. Блокаду держали «Лисица» и «Сирена». И вот теперь, когда наконец в Триполи почувствовали предвестие голода и даже во дворце подошли к концу запасы муки и риса, он снимает блокаду. Так может поступать только законченный идиот! — И его участие в вашем побеге вполне может свестись к тому, что вы угодите в ловушку где-нибудь на берегу!

— Да, именно этого я и опасаюсь. На подобное хватит ума у любого дурня. О Господи! Если все-таки у нас получится, то через две недели я уже буду свободна, буду c Блэкуэллом!

— Да, всего через две недели, — изменившимся голосом подхватил Мурад.

Алекс удивленно оглянулась, но Мурад резко вскочил с кровати и подошел к окну, якобы разглядывая что-то в глубине сада.

Однако Алекс заметила, как он напрягся, и только тут поняла, как ранят его неосторожные слова.

— Ох, Мурад! — растерянно выдохнула она и подошла к нему. Алекс обняла его за плечи и прижалась щекой к широкой спине. И тут же почувствовала, как он дрожит. — Я не смогу бросить тебя здесь.

Алекс отстранилась, чтобы заглянуть ему в лицо. В серебристых глазах тлела тоска.

— Мурад, ты слышишь меня? Ты должен бежать с нами!

— Нет, Алекс.

Она опешила.

— Но почему?!

— Я беспокоюсь только о твоем благополучии, Алекс, — вымученно улыбнулся раб. — Я хочу, чтобы ты была счастлива. Я знаю, что ты любишь Блэкуэлла, и, если уж на то пошло, я видел, какими глазами он смотрит на тебя, скорее всего он тоже любит тебя.

— И об этом ты молчал? — недоумевала она.

— Я не хотел внушать излишние надежды.

— Если бы только он поверил мне, если бы он победил свои опасения и тревоги, он обязательно полюбил бы меня, Мурад!

— Да, я в этом не сомневаюсь. — Его улыбка скорее напоминала гримасу боли. — О такой женщине, как ты, будет мечтать любой мужчина.

Не веря своим ушам, Алекс смотрела на раба. Да, он был на два года младше, но он не был неопытным мальчишкой, вернее, он вообще никогда не был мальчишкой. Высокий, широкоплечий, сероглазый. Его лицо поражало почти неземной красотой и при этом ничуть не казалось женственным. Просто ужасно, что его оскопили с самого рождения, но ведь такая участь была уготована всем мальчикам, рождавшимся у рабынь во дворце. Тем не менее многие женщины могли бы влюбиться в него с первого взгляда. А ведь, кроме внешней красоты, он был наделен недюжинным умом, обаянием, добротой и верностью.

И его слова испугали Алекс не на шутку.

— Я не смогу тебя бросить, — снова шепнула она. — Мурад, ты мой лучший друг. Я тебя люблю. И не могу себе представить, как останусь без тебя! Ты должен бежать вместе с нами!

— Ты действительно так думаешь? — Его глаза блеснули.

— Да! Конечно, а как же еще?

Он тяжело вздохнул.

— Триполи — моя родина. Я родился в этом дворце и всю свою жизнь служил Джебалю, как вот теперь служу тебе. Знаешь, я больше ничего не умею!

— Но в Америке жизнь намного лучше. В Америке ты получишь свободу!

— В Америке я буду чужим, — признался Мурад.

— Я не могу тебе лгать. — Ах, черт бы побрал его проницательность! — Действительно, в глазах некоторых людей мусульманин да еще евнух может выглядеть диковинкой…

Но ей уже было ясно, что раб прав: ему не найдется места в бостонском обществе девятнадцатого века. Он окажется не просто белой вороной, он станет притчей во языцех, предметом бесконечных насмешек и издевательств.

От горя у Алекс разрывалось сердце.

— Ты слишком стараешься смягчить правду, — заметил Мурад.

— Да, это верно. Но я делаю так потому, что не хочу тебя потерять, потому что мне невыносима мысль о вечной разлуке с тобою. Пожалуйста, не оставляй меня, Мурад!

— Ничего не получится.

— Но я освобожу тебя. И ты станешь вольным человеком.

— А на что мне воля? Я — раб от рождения. И умею только служить другим. И нисколько не сомневаюсь, что останусь рабом до самой смерти. От судьбы не уйдешь.

Алекс не верила своим ушам. Он говорил так, словно давным-давно все обдумал и решил, словно он отказывается от нее, — и останется навсегда здесь, в Триполи, и она больше никогда его не увидит.