Пленница песчанного альфы

А отец… он… сперва озадачился на мою просьбу, затем горько усмехнулся и покачал головой.

– Сдаётся мне, это уже не поможет, – наконец, признался со вздохом.

– А что поможет? – поинтересовалась встречно. – Что? Я сама не могу контролировать это, – и сама не заметила, с какой силой вцепилась в подлокотник кресла.

Тот жалобно хрустнул.

– Вот и я о том же, – согласился папа с обречённым видом. – И не сможешь больше, Мири. Такое либо перебарывают и живут дальше, либо… – повёл плечом в неоднозначном жесте.

– Тогда зачем всё это? – махнула рукой на самолёт. – Зачем вообще мне рассказали, если всё равно не поможет?! – не выдержала.

И я, и подлокотник, который сломался окончательно.

– Извини, – повинилась за собственную резкость и необоснованное обвинение, прикрывая глаза.

Слишком много ярости взвилось в сознании.

Подлокотник остался валяться на полу. Я его подняла. И даже попыталась примостить обратно. Тот, конечно же, отвалился снова.

– Дерьмо, – сорвалась уже на неподдающийся воле кусок пластика в коже, выругавшись. – Дерьмо! Дерьмо! – долбанула им по соседнему креслу. – Дерьмо!

Легче не стало. Подлокотник и вовсе развалился на части.

Всё-таки слишком паршиво это – осознавать, что тот, кого ты любишь всем сердцем, не может ответить тебе тем же. Как минимум потому, что у него ни шанса. Всё ненастоящее. Навязанное. Фальшивое! Только моё вырванное, обливающееся мёртвой кровью сердце – вот единственное, что было настоящим во всём этом.

А ведь знала!

Знала, что не может быть ничего такого.

Не с песчаным альфой!

И всё равно поддалась выдуманной иллюзии…

Обманула.

Себя. Его. Нас обоих.

– А это у неё уже от тебя, – тихонько прокомментировала мои действия мама, наблюдая за моей истерикой.

– Но надумывает излишне много, как ты, – парировал отец. – И вообще, завидуй молча! – добавил с нескрываемой гордостью.

– Да? – влезла в их разговор. – И что же я себе надумала? – уставилась на него требовательно. – Ну, давай, расскажи мне, что в самом деле нет никакой проблемы, и я всё себе придумываю, успокой меня хоть чем-нибудь. Потому что лично я не вижу ни одного грёбанного обстоятельства, при котором меня бы полюбили просто так, потому что я есть, а не потому, что… – оборвала саму себя, заново выдохнула, прикрыла глаза, вдохнула глубже, а продолжила уже спокойнее: – Как вся эта хрень с феромонами вообще работает? Вы же явно изучали, если знали, что со мной что-то не так, – вновь посмотрела на родителей.

Мама виновато улыбнулась.

– Не то, чтоб прям уж изучали… – протянула нерешительно.

И папу локтем стукнула.

Тот тяжко вздохнул.

– Опять мне отдуваться, – укорил свою пару.

– А кто вынудил свою дочь бросить прямой вызов песчаному волку? – нисколько не прониклась родительница. – Сами же его спровоцировали. Вот. Разгребайте, – разрешила великодушно.

Взгляд папы стал многообещающим. Кто-то вскоре явно поплатится за свои слова.

– А ты, как всегда, умеешь поддержать, – съехидничал уже вслух и снова вздохнул, сосредоточив всё своё внимание на мне. – Мама права, Мири, мы не совсем изучали этот феномен. Чтобы его изучить, нужно, чтобы ты любила. А мы, какими бы не выглядели сейчас в твоих глазах плохими, не настолько бесчувственные, чтобы так мучить и тебя, и твоего избранника. Поэтому я действительно на корню пресекал все попытки твоих симпатий перерасти во что-то большее. Тем более, последние десятки лет ты и сама не проявляла ни к кому никакого серьёзного интереса. И я уж точно не ожидал, что ты уже влюблена. Да ещё в Амина. Знал бы… – сжал ладонь в кулак, так и не договорив.

– Я никогда не считала вас плохими. Ни за что, – улыбнулась ему с сожалением. – Но если бы раньше сказали, что так может быть, я бы в принципе не стала подвергать всех тому риску и не стала бы напрашиваться с тобой в Лондон, где собирались все Сильнейшие, – уставилась на многострадальный подлокотник.

Тому, похоже, помочь совсем было нечем.

Прям, как мне…

– В этом я даже не сомневаюсь, – отозвалась Ярослава. – Как и не сомневаюсь в том, что, знай ты, ты вовсе бы себя изолировала. Не только от сильнейших. Ото всех. Во избежание возможного ущерба. А так нельзя. Нельзя запретить себе жить, дочь.

– Угу, сказал бы я… – отозвался папа на это едва слышно. – И да, это у неё от тебя.

Мама на это горделиво вздёрнула подбородок, благодушно усмехнувшись. Я же на это покачала головой.

Вечно они…

– Что за соревнование такое?

Оба родителя сделали вид, что не понимают, о чём речь.

– Так что с исследованиями? – вернулась я к насущному. – Ладно, раньше не получалось, но теперь-то можно? Можно же придумать что-нибудь, чтобы заблокировать это? – вновь уставилась в требовании, глядя на отца.

– Мы уже пытались, Мири, – признался он виновато. – Но дело в том, что каждая волчица испускает ряд феромонов, призванных притянуть к себе свою пару. А ты… ты просто вырабатываешь их в несколько раз больше, чем другие, и сразу для всех. А если уж тебе кто-то нравится, то и того хуже, – развёл руками. – Это не исправить, Мириам. Это часть твоей волчьей природы.