Плещущийся

От осознания несовершенства этого мира у Щавеля даже слегка просветлело в голове. Он включил ледяную воду, которая так приятно охлаждала его горячечную голову, и поливал себя душем, пока окончательно не замерз. Вылез из ванны, вытерся большим махровым полотенцем, посмотрел на себя в зеркало. В зеркале отражался тот же бледный человек с фингалом, но Серега видел совсем другое. На него смотрел кто-то другой. Кто-то новый. Не Щавель и тем более не Щавлик. Это был совсем другой Сергей Николаевич Гоменюк. В глазах этого нового человека не было больше добра, любви и теплоты. Там была решительность и презрение ко всему миру. Такому человеку никто не станет указывать, что делать. Такой человек сам хозяин своей жизни. Захочет – и перестанет бухать! Захочет – и поступит в механико-металлургический техникум на отделение доменного производства или на термическую обработку металлов. Такой человек не будет просить принять его на работу, он будет это требовать. Прошло время, когда его выбирали, теперь он сам выбирает! Сергея Николаевича распирало от ощущения собственного могущества. Этот новый человек требовал решительных действий прямо сейчас. Но каких? Поехать в техникум, узнать, когда там вступительные экзамены? Да вроде это как-то тупо, это можно и по телефону сделать. Тогда что? Найти новую работу? Во-о-от, это уже гораздо теплее. Но прежде чем ехать искать новую, нужно покончить со старой. Нужно заехать в бухгалтерию бывшего цеха, получить там расчет, забрать трудовую книжку и корочку бетонщика. А что если… Сергей Николаевич Гоменюк аж поперхнулся от собственной решительности. А что если зайти в кабинет к Корзону и сказать ему твердо, мол, берите меня обратно! Ведь было по нему вчера видно, что он был на стороне Сереги, и лишь нелепое вмешательство Мищука испортило всю малину. А если он опять начнет свои нелепые постановки, Сергей Николаевич его решительно прервет и скажет, что не нужно кривляний, он слово дает, что больше не будет пить, а будет работать на совесть. А слово нового Гоменюка – оно кремень! Он горы свернет, а слово сдержит. А если начальник цеха ему не поверит, он заберет свои документы и сегодня же пойдет устраиваться, по совету Костяна, промальпинистом. Но Корзон скорее всего поверит и оставит его в цехе. Ну, может, все-таки переквалифицирует в газосварщики. Да и хрен с ним, работать станет на совесть. Станет бригадиром, поступит в техникум, отучится и станет мастером, а со временем, может, и старшим мастером участка. И на него влюбленными взглядами будут смотреть все малярши-практикантки. А еще он запишется в секцию бокса, научится боксировать и обязательно начистит рыло Мищуку.

Сергей Николаевич почистил зубы и густо замазал маминой пудрой синяк. В тусклом освещении 40-ваттной лампочки, одиноко освещавшей ванную комнату, подбитого глаза вроде бы и не было заметно. Если, конечно, сильно не присматриваться. Вчерашние штаны и рубашка, лежащие грудой на полу, для вояжа в контору цеха не годились – были мятыми и грязными. Но для решительного и уверенного в себе Сергея Николаевича Гоменюка вопрос наряда уже не играл первостепенной роли. Он надел любимые черные спортивные штаны, сначала нацепил на них чехол мобильного телефона, но потом вспомнил, что мобильник разряжен, и отстегнул футляр. Натянул еще приемлемо выглядевшую серую футболку и оценил себя в зеркале. «Пойдет», – посчитал решительный и уверенный в себе человек. Однако резиновые тапочки не стал надевать, посчитав перебором. Вместо этого протер мокрой тряпкой и натянул вчерашние туфли.