Пляска на плахе. Цена клятвы [СИ]

— Я не настолько хорошо знаю местное наречие, и мне потребуется помощь писарей, но да, пытаюсь. Десять лет назад я перевел главный религиозный текст с антика на имперский. Но когда я представил итог своей работы в Эклузуме, на меня обрушилась волна всеобщего негодования.

— Почему же? — нахмурился Грегор. — Это благое дело.

— Считается, что чтение Священной книги — привилегия церковников и аристократии, ибо лишь эти сословия учат антик. Увы, Эклузуму это удобно. Церковь не хочет, чтобы остальные имели возможность обращаться к богу, читать священные тексты и размышлять над ними без участия наставников. Ведь в таком случае отпадет необходимость в церкви, и она лишится влияния. Поэтому духовенство сделало все, чтобы простой народ зависел от церкви: Святилища стали домами божьими, а наставники — его наместниками на земле. Я же не нашел тому ни единого подтверждения в текстах Священной книги, даже самых древних. И начал задаваться опасными вопросами.

— Какими?

Грегор не на шутку заинтересовался. Видя, что зерна падали на благодатную почву, брат Аристид не преминул пояснить:

— Может ли простолюдин читать Священную книгу самостоятельно? Может ли он возносить молитву дома, а не только в храме? Где сказано, что Святилище — единственное место, где Хранитель нас слышит? И, если все мы — дети божьи и связаны с ним невидимыми узами, то зачем нам посредник в лице церкви? Почему человек не может рассказать о своих грехах самому Хранителю, а должен обращаться к наставникам за исповедью?

— Я тоже задавался этими вопросами, — заметил Волдхард. — Но вслух их никогда не произносил.

Монах стукнул металлическими шариками своих четок.

— Прекрасно понимаю, почему. В конце концов я пришел к выводу, что большинство традиций и ритуалов, которые мы вынуждены соблюдать, были придуманы служителями церкви с целью обогащения. Когда я поделился своими мыслями с другими наставниками, то навлек на себя их гнев. Позже, после того, как я не отступился от своих убеждений и перевел Священную книгу на имперское наречие, и вовсе стал в их глазах еретиком. Мне пришлось покинуть университет Эклузума и отправиться в странствие, скрываясь от преследователей. В Миссолене меня и по сей день ждет костер.

— Но ваши идеи кажутся мне правильными! — возмутился Грегор.

— Для мирян — возможно. Но не для церкви.

— Церковь стала излишне властолюбивой, — задумчиво произнес Волдхард. — Ей не мешало бы очиститься.

Монах улыбнулся.

— Согласен, ваша светлость. Поэтому и рассказал обо всем именно вам — чувствовал, что могу довериться. Никогда прежде я встречал столь праведного человека, радеющего за истинную веру, как вы. В этом и заключается причина того, что вы чувствуете, вернувшись из путешествия. Вы настолько преданы идеалам Пути, что не можете смириться с тем, как могут развратить их человеческие пороки. Нет, ваша светлость, вы не потеряли веру. Наоборот, в вас она слишком сильна.

— Но я не праведник, наставник, — вздохнул герцог. — Хотел бы я закончить на этом исповедь, но должен признаться еще в одном грехе.

— Хранитель слышит. Откройте ему сердце.

Волдхард развернулся и побрел к фонтану, хрустя гравием. Брат Аристид шел рядом. Усевшись на бортик, Грегор предался воспоминаниям.

— Мы познакомились несколько лет назад. Тогда она впервые прибыла в Эллисдор с посольской миссией — основала приют для сирот, чьи родители пали в борьбе с рундами. Мы встретились на торжественном открытии — я был в почетном карауле, как брат Ордена. Сам не знаю, что произошло, но, едва я ее увидел, меня словно поразила молния. Я влюбился, как мальчишка. Впрочем, им я тогда и был. Ее красота и ум меня ослепили, а преданность Пути — восхищала. Она была такой чистой и праведной.

— А что потом?

— Вскоре я узнал, что это взаимно, — улыбнулся Грегор. — Помню, сначала меня охватило ощущение неземного счастья, а затем… Затем я испугался. Ведь я должен был стать братом-протектором, уже дал обет целомудрия…

— Не стоит бояться любви, путник. Сам Хранитель и есть ее сущность. К тому же ты описал достойнейшую из женщин.

— Так и есть, брат Аристид, — склонил голову герцог. — Ведь она нареченная следующего императора. Но именно из-за меня отвернулась от своего предназначения, отдавшись мне. Согрешила. Да, тогда с меня уже сняли обет безбрачия, но ничего не меняет. Мне нет прощения. Я нарушил священную клятву защищать леди Ириталь и сделал нас обоих грешниками.

— Сколько раз это происходило? — уточнил монах. — Если ты остановился…

— Я поддался страсти всего единожды, а на следующий день уехал в столицу. Когда вернулся, узнал, что на ее жизнь покушались. Теперь я не могу избавиться от мысли, что это — кара Хранителя за мою слабость.

Монах щелкнул шариками четок.

— Мне так не кажется, — сказал он.

— Что же это в таком случае?