Пляска на помойке

Все они остались у Алексея Николаевича — в их семейном альбоме. Решив начать совершенно новую жизнь, она бросила не только Алексея, но и вычеркнула из памяти собственное прошлое, которого всегда стыдилась, как и родного, украинского языка. Пройдя с ней путь в долгих двенадцать лет, Алексей Николаевич только от Ташиной бабушки мог услышать жалкие подробности ее прошлой жизни.

Когда Таше было пять лет, скончался ее отец, директор местной фабрички, и мать тут же исчезла, бросила ее. Бабушка, одинокая старуха, вела уроки в начальных классах школы и вынуждена была определить внучку в интернат. Провинциальный вариант Зойкиной сестры? Или самой Зойки? Наказанием матери была ее скорая смерть — где-то на золотоносном Севере, но Таша даже не знала об этом. А судьба дочки? В интернате она проплакала первую ночь, а утром девочка-сиротка сказала ей:

— Ты поплачь… Еще поплачь… Я тоже три дня плакала… А потом перестала…

Бабушка заботилась о ней, как могла, но Таша, видно, не могла простить ей интерната. И обращалась с ней, убогой, едва передвигающей отекшие ноги, так неуважительно, почти грубо, что Алексею приходилось не раз вступаться за старуху.

Была у Таши черта, которая потом превратилась чуть ли не в манию: она не переносила вида старости, увечий, болезней. И о своей злосчастной сигме старалась не вспоминать — это делал за нее Алексей Николаевич. Пособляла и неутомимая Елена Марковна, устроив Ташу на прием к хирургу, в военный госпиталь в Красногорске.

Хирург — молодой полковник, кровь с молоком, поглядел на снимок и тотчас начал стучать в стенку. На сигнал явился его двойник-здоровяк. И полковник, словно перед ним было полотно кисти Рафаэля, восхищенно сказал:

— Взгляни! Какая прекрасная сигма!

Он профессионально оглядел Ташу.

— Ложитесь на операцию. Конечно, операция тяжелая, полостяая. Но вы худы, и оперировать вас одно удовольствие. Да и летальный исход — пустяки, всего семь-десять процентов.

Алексей Николаевич вмешался на правах старшего:

— Ей прописали хорошее лекарство. И оно уже помогает.

— Ну, что же, — разочарованно вздохнул хирург. — Если следить за собой, то и с такой сигмой можно жить…

— Ты спас меня. Если бы не ты, я погибла, — повторяла Таша в первые годы их брака.

…Перед самым их разъездом, когда все ею было решено, Алексей Николаевич как-то шел в кухню. Вдруг дверь в туалет с шумом защелкнулась. Таша услышала шаги и застеснялась его — ставшего в одночасье чужим. Алексей остановился.

— Ах, Таша, Таша,— сказал он.— Зачем все это?. Неужто ты позабыла, сколько раз я делал тебе клизму?..

6

Быть может, первая, ранняя трещинка возникла уже оттого, что они с Ташей спали врозь — она в одной комнате, он в другой? Первое время все скрашивалось ее милой готовностью быть с ним ласковой и нежной. Она приходила к нему перед сном со словами: «А где мое местечко?» Как-то, после горячей минуты, он спросил:

— Сколько у тебя было мужчин?

Она всерьез задумалась и, заведя глаза, словно в самом деле подсчитывая, сказала:

— Около пяти…

Обижаясь на него, на то, что он не может по достоинству оценить ее, Таша с детским бесстыдством обращала внимание на свои тайные прелести, и однажды, в пик страсти, подняла раздвинутые ноги:

— Погляди, какая красивая!..

Она загоралась мгновенно, и он невольно сравнивал Ташу с первой женой — красавицей манекенщицей, влюбленной, как это часто бывает у такого типа женщин, только в себя и оттого кукольно-холодной. Но тогда, в молодости, ему казалось, что он так любит ее, что даже не замечал ее безответности в постели, и сам, эгоистически удовлетворившись, просто не желал слышать, как она иногда деловито и озабоченно спрашивает, наморщив свой прекрасный лобик:

— Ну, как? Пописал?

Не то — Таша, горячая хохлушка…

Ему бы говорить и говорить — о ее женственности, податливости, темпераменте. Ведь истина то, что женщины «любят ушами». А он… Он принимал все как должное. Хотя ведь уже были, были тревожные сигналы.

После тяжелой поездки в Южную Америку, с перелетами из Буэнос-Айреса в Сан-Пауло и Рио-де-Жанейро, в сказочном для пьяницы краю, где бутылка отличного ликера стоила всего доллар, Алексей Николаевич всю ночь проговорил с Ташей. Оба изрядно выпили, и Таша вдруг сказала:

— А ведь я от тебя чуть не ушла…

— Когда? Почему? — изумился он.

— Ты уехал в свой Крым. А меня все преследовал один парень. Как он мне нравился! Но Танечке было два годика… Ну, и я тогда была другая… Теперь кому я нужна…

«Мне!» — подумал, но не сказал Алексей Николаевич.

В самом деле, с каждым годом он все больше привязывался к Таше, в разлуке мечтал о ней и даже не помышлял об измене. Она же была уже не той, что вначале, когда жила его жизнью, думала его мыслями, и огорченно говорила:

— Почему я не могла родиться лет на десять раньше… И встретить тебя того, молодого…

Как она подвигала тогда Алексея Николаевича к мысли о браке! Однажды утром сказала за завтраком: