Пляска в степи (СИ)

Наконец, открылись ворота, и на подворье, медленно переступая, въехал всадник. Он кулем рухнул с коня прямо тому под копыта. Не сделав и пары шагов, жеребец же неловко опустился подле своего седока на землю.

У Звениславы сердце сжалось в предчувствии беды. Наскоро кивнув тетке Бережане, чтобы приглядела за княжнами, она, подхватив поневу, быстрым шагом заспешила к воротам. Бежать она уже не могла: не позволяло потяжелевшее за последние седмицы чрево.

Вокруг гонца уже хлопотали кмети. Стучали того по щекам, отпаивали водой. Холопы обтирали мокрыми тряпками загнанного коня.

Запыхавшаяся княгиня остановилась подле дядьки Крута и вцепилась тому в плечо ледяными пальцами. В голову лезли одни токмо дурные мысли. Добрые вести на полумертвой лошади не привозят.

— Что с ним? — дрожащим голосом спросила она и невольно коснулась подвески из нескольких лунниц, которую она приладила к кике заместо привычных височных колец—усерязей.

Вспомнила на днях, что Доброгнева Желановна все время лунницы носила, пока непраздна была, вот и надела новое обережное украшение.

Воевода поглядел на нее и накрыл прохладные пальцы своей ладонью. Сам бы, знамо дело, не расслеповал ничего, но жена сказывала, что в тягости княгиня, ждет дитя, и не следует ей волноваться. Поди тут, не поволнуйся, когда время такое. Не запрет же он ее в подполе, пока князь не вернется?..

— Это... с устатку, — неловко соврал дядька Крут и поспешно отвернулся, густо покраснев. Старый дурень, девке, ой, княгине ладожской, сбрехать не можешь!

— ... княжич... княжич... дружина... — бормотал пришедший в себя гонец, еще пуще всех запутывая.

— Да что говоришь ты, — взревел воевода и шагнул к нему, склонился над полуживым кметем и взял за грудки потрепанной, грязной рубахи. — А ну говори складно! Не то в поруб брошу! — пригрозил зачем-то.

Какой там поруб, молодец и сам к Перуну, того и гляди, уйдет.

Звенислава стояла позади воеводы ни жива, ни мертва. Только пальцы отчаянно заламывала, отчего из рукавов рубахи показывались серебряные наручи. А лицо у нее белее снега было, ни кровиночки не осталось в нем.

— Княжич идет. Сюда, к вам! — гонец вдруг поднял голову, поглядел воеводе в глаза да сказал твердо и ясно. А потом содрогнулся всем телом и испустил дух. Никто и опомнитесь не поспел, а кметь уже обратно обмяк в руках дядьки Крута, и шея у него назад выгнулась как у неживого.

Звенислава схватилась ладонями за щеки, но поспешно одернула руки. Бабки говорили, что дите с пятнами на лице родится, коли мать так делала, пока непраздна была.

— Он не про Ярослава Мстиславича говорил, — сказал какой-то кметь.

Воевода погрозил ему кулаком и шикнул поспешно.

— Рот закрой свой. Не на торгу, чтобы брехать, когда не спрашивали.

Звенислава подняла на дядьку Крута измученный взгляд. Тот посмотрел на нее в ответ и подумал, что нынче бы и знахарку на подворье приветил, и кого угодно, хоть саму Мару-Морену, лишь бы княгиня не выглядела так, словно одной ногой уже на погребальный костер мужа взошла.

Вокруг них медленно собирались люди. Желан, отложив в сторону притупленный меч, спешил к ним с другого конца двора. По пятам за ним следовала опальная княжна. Любава и Яромира топтались на крыльце подле тетки Бережаны, удерживаемые на месте ее строгими руками.

— Он чьих будет-то? — воевода подошел к мертвому кметю, вглядываясь в его лицо. — Не наш вроде. Не признаю.

— Может, из другого поселения? Князь ведь многих забрал, — подал голос какой-то кметь.

Взгляд Звениславы был прикован к дядьке Круту. На мертвого мужчину на земле она старалась не смотреть.

Княжич идет.

Так сказал гонец. А Звенислава знала одного лишь княжича. Как и все собравшиеся на подворье. Она была уверена, что думали они нынче об одном человеке. О Святополке Мстиславиче.

— Ступай в терем, государыня, — воевода подошел к ней и, придержав за локоть, отвел в сторонку. — Чего тебе на ветру стоять, застудишься еще. Как рассудим, я тебе все и обскажу.

— Нет, — упрямо сжав губы, княгиня мотнула головой. — Я никуда не уйду. Я должна знать.

— То мужские дела, — словно малому дитю втолковывал ей дядька Крут. — Мне Мстиславич наказал тебя беречь. Так что ступай в терем.

— Нет, — стояла на своем Звенислава, и дядька Крут захлопал глазами.

Не привык он, чтоб его не слушались. А княгиня сжала в отчаянии кулачки и подбородок еще вскинула, чтобы выше казаться. И замерла напротив воеводы, всем своим видом показывая, что в тереме она отсиживаться не собирается.

Избаловал, ох, избаловал водимую князь!

— Дитя побереги, — сжав зубы, рыкнул воевода и насильно повел княгиню за собой. — Непраздной бабе след в горнице сидеть, под бабьим присмотром.

— Я тебе не баба! Я княгиня ладожская, — Звенислава выдернула руку и сердито посмотрела на дядьку Крута. Крылья ее носа трепетали, вторя шумному, взволнованному дыханию.

Воевода опешил. Мыслил, как бы не рассмеяться, уж больно грозный воробышек ему в плечо отчаянно сопел. Так и глядел на княгиню, растерянный. То ли на руках в терем отволочь, то ли в горнице запереть, то ли Мстиславичу пожаловаться, когда вернется.

Выбрал же совсем иное.