Пляж на Эльтигене

Но говорят, сколько веревочка ни вейся, а конец все равно будет. От четвертой беременности ей избавиться не удалось. Глотала пилюли во множестве, ничего не помогало. Природа, улучив миг, крепко держала свое.

Когда вернулась из Куйбышева, пришлось искать врача. Ей помогли найти специалиста. Осмотрев Поленьку, он покачал головой.

— Поздно, голубушка. Надо было раньше приходить. Сейчас никто не возьмется. Перестаньте пить лекарства и мучить себя.

Поленька залилась слезами, приговаривая: «Я покончу с собой… Я покончу с собой».

Доктор слабым голосом закричал:

— Встаньте и выйдите вон!

Но вид у него был жалкий, растерянный, и Поленька, захлебываясь слезами, начала говорить, какая она одинокая, что человек, с которым живет, тотчас оставит ее, если узнает.

— А вы не говорите, и все, — сказал доктор. — Чего тогда стоит ваша красота? Но предупреждаю, времени у вас мало.

Несколько дней спустя Арсалан был ошеломлен решительным намерением Поленьки оформить их отношения. Заметив его колебания, она сказала со свойственной ей прямотой:

— Любишь кататься, люби и саночки возить.

— Э… странный человек, — отбивался Арсалан. — Что надо женщине? Любовь и подарки, нет, сперва подарки, а потом любовь. А кто жене приносит подарки?

Пока Поленька смотрела на него, он менял точку зрения.

— Ну ладно… Ну хорошо! Ну когда?

По всему было видно, что идея с женитьбой свалилась на него как снежный ком. Однако свадьба, которую он закатил, могла превзойти по пышности все, что можно вообразить. Были тройки с бубенцами, которых достал Бойков, звон бокалов при свете бенгальских огней.

По обыкновению много выпив, но крепко держась на ногах, Бойков кричал:

— Несчастный человек! На такой красавице жениться нельзя. Она принадлежит всем.

После свадьбы ничего не переменилось по существу, но Поленька через некоторое время вдруг почувствовала себя одинокой. Праздничная колесница, где она привыкла распоряжаться, как хозяйка, постепенно делалась неуправляемой.

Всемогущий, всезнающий Арсалан не имел, как оказалось, приличного жилья и перешел жить к ней в дом. А она-то едва не продала его. Арсалан по-прежнему много ездил, исчезал на несколько недель. Командировки стали дольше, а передышки короче. Он привозил откуда-то ковры, драгоценности. И опять были деньги, вино лилось рекой, теперь уже Поленька принимала у себя… Она так и не привыкла пить, ей достаточно было чувствовать себя в форме и восхищаться собой. Эта власть пьянила лучше всякого вина. Но теперь возникли сложности, и она в каждой компании заботилась, чтобы Арсалан был на поводке. Иногда укорачивала поводок, иногда отпускала так, что он забывался и чувствовал себя свободным. Пока вдруг резкий рывок не возвращал его на прежнее место, перед улыбающейся женой. Словами «ты устал, дорогой» Поленька прекращала самые бурные веселья. Временами Арсалан бунтовал, но в конце концов поступал так, как она хотела. И к тому же оставался доволен.

Давно Поленька поняла, что мужчинам не надо видеть в женщине ни ума, ни таланта, ни образования. Им нужна доверчивость, простота и ласка, они вечно выдумывают такую любовь. Чтобы подделаться под нее, требовалась тонкая игра, так как по натуре своей Поленька не была ни проста, ни доверчива. Однако давно сама для себя она составила правила игры и была убеждена некоторое время, что может вести ее беспроигрышно. Любой мужчина верил в эту простоту и становился безропотным исполнителем ее желаний, даже если она не хотела.

Легкость игры вошла в плоть и кровь. Но с замужеством многие правила стали казаться лишними. Да и сам Арсалан изменился. Одно дело любовница. С нее взятки гладки. Она о многом не должна догадываться. Не обязана знать, например, откуда достаток. Но одно хорошо для любовницы, другое для жены. Арсалан скоро решил, что с супругой можно не церемониться. Дошло до того, что однажды Поленьке пришлось караулить груду ковров под проливным дождем и дожидаться машину, которая должна была ковры забрать. Водитель словно знал, что встретит Поленьку, был предельно любезен и подарил коробку французских духов. Она духи приняла, но дома устроила Арсалану сцену, кричала, сверкая глазами:

— Меня в свои делишки не впутывай!

И хотя она знала, во всяком случае была убеждена, что Арсалан делает все законно, его испуг рассмешил Поленьку. Тогда она еще не знала, как дорого обойдется ей этот смех.

Весь вечер Арсалан ходил, поблескивая глазами, смешно, по-женски прижав руки к груди, и говорил:

— Поленька… Поленька…

Но когда она не пожелала мириться и ссора закрутилась, он осмелел и начал припоминать все свои подарки.

— Манто! — кричал он. — Верни мое манто.

Она удивилась тогда, как мелка и труслива его душонка. И это при внешнем достоинстве, уверенности, впечатлявших каждого встречного.