Плюс минус 30: невероятные и правдивые истории из моей жизни

Потом, уже на поминках, за столом, я от нее узнал, что бабушка моя во время войны вывозила детей из школ и детских домов Сталинграда. Вывозила на маленьком пароходике через Волгу в тыл.

И была у нее медаль «За боевые заслуги», которую вручали в штабе Чуйкова.

Я ничего об этом не знал.

В самом начале 1946 года тетя Рика была у нас в гостях. Они с бабушкой протрепались за чаем допоздна, и, когда надо было уходить, бабушка взялась провожать подругу до трамвая, который тогда ходил по улице Чкалова, и остановка была как раз напротив нашего подъезда. Бандитизм в Москве в ту пору был страшный, пока по приказу Берии не были пущены пешие и конные патрули с приказом стрелять без предупреждения.

Ну вот. Тетя Рика надела шинель, а бабушка накинула на плечи старую шубу, у которой весь вечер отпарывала подкладку, чтобы перелицевать. Поэтому накинула она ее ватином вверх. И в таком виде они пошли до остановки.

Меж тем в подъезде курили двое, на которых они не обратили никакого внимания.

Бабушка посадила Рику на трамвай, а когда возвращалась…

Один стоял на площадке второго этажа, а другой – в пролете между вторым и третьим. И когда она прошла второго, он схватил ее, приставил нож к горлу и рявкнул: «Скидай шубу, стерва!»

Они, видимо, в полутемном подъезде приняли ватин за мех. Ну, ошиблись люди, бывает.

Бабушка моя, ни слова не говоря, потеряла сознание и навзничь рухнула на этого, с ножом. И оба они с маху опрокинулись на стоящего внизу второго. То есть, значит, бабушкины сто десять плюс этого килограммов восемьдесят.

В результате, как потом установили, у одного сломана рука и два ребра, а у другого тяжелая черепно-мозговая травма.

Единственно, кто не пострадал совершенно, была Анна Львовна, которая выползла из подъезда на улицу и вызвала милицию.

Много лет потом у нас хранилась грамота «За задержание особо опасных преступников», подписанная зам. министра НКВД Кругловым.

Дед мой, Семен Цезаревич Шенкер, был тот самый тип людей, с которых Бабель писал «Одесские рассказы». Он был совершеннейший Шенкер везде и во всем! У него были бездонно-голубые глаза в прямом и переносном смысле этого слова. И всю свою жизнь он и прожил на этом «голубом глазу».

Дед свято верил во все, что пишут газеты и о чем говорит радио. И все мое детство прошло под бесконечные споры отца с дедом по поводу всего, что творилось за окном!

Дед в шестнадцать лет, в 1914 году, ушел добровольцем на фронт, был ранен, попал в австрийский плен, бежал, был пойман, опять бежал, был вторично ранен и, наконец, еле живой добрался до своих.

И вот представленных к наградам выстроили на плацу, и какой-то «Их высокопревосходительство» стал вручать награды.

Он шел вдоль строя, останавливался, спрашивал фамилию, одобрительно кивал головой, адъютант подавал орден или медаль, и он лично прикреплял его к груди награжденного.

Так он дошел до деда.

Спросил фамилию.

Дед сказал: «Шенкер!»

Их превосходительство удивленно спросили: «Как?»

Дед повторил.

Высокий чин поморщился, обернулся к адъютанту и сказал: «Чтоб это было в последний раз!»

Сунул деду медаль «За храбрость» в руку и пошел дальше.

С дедом, удивительно добрым, тихим и застенчивым человеком, как утверждали все окружающие, было невероятно трудно жить. В этом нет противоречия. К концу жизни он был уже тяжело болен, у него была водянка и пошаливало сердце, но, как и всю жизнь, он никогда и ни о чем никого не просил. Никогда и ни о чем! Он был уверен, что как есть, так и надо! И это было невыносимо.

Мать, к примеру, приходила с работы:

– Дедуля, ты ел что-нибудь?

– Да, не волнуйся, пожалуйста!

– Что ты ел?

– Там на кухне в кастрюльке суп, я его похлебал немножко…

– В какой кастрюльке?

– В синенькой, на подоконнике.

– Боже мой! Это не супчик, это я поставила мочалку отмокать!

Врача ему мы вызывали вечно тайком, делая вид, что это материн товарищ по работе пришел в гости.

При этом, как рассказывала мать, он был потрясающий «ходок».

Раз в месяц дед «уезжал в командировку». Это могла быть кратковременная командировка на субботу и воскресенье, а могла быть длительная, дня на четыре, на пять.

Несколько раз, когда дед был в очередной «командировке», мать встречала его под ручку с очередной дамочкой на Покровском бульваре.

Естественно, они делали вид, что не знают друг друга.

Мать говорила, что рядом с дедом всегда были отменные, хорошо одетые, красивые холеные женщины, которых совершенно нельзя было отнести к представительницам пролетариата. Где он их находил и, главное, что они в нем находили, невозможно было представить. Нет, вероятно, при самом близком знакомстве они обнаруживали в нем какую-то могучую мужскую силу, но до этого!