Надо же, чем-то он Федьке приглянулся. Обычно домовой очень неохотно показывался людям — даже моим коллегам, не говоря уж о простых гостях. Вадим его за три года так ни разу и не увидел. Только очень удивлялся, откуда вдруг на его штанах взялось сметанное пятно, а на новой рубашке — прожженная сигаретой дырка. Не удивлюсь, если Федька ему еще и в котлеты плевал из вредности. А тут, ишь ты: сам чаем угощает!
— …даже за стол не усадить — все на диван, к книжкам таскает! А мне потом крошки из него выметай, с тараканами воюй…
Тоже мне, Кутузов. Плинтуса гелем «Комбат» один раз намазал — и никаких проблем. Я же его в хозяйственном и покупала.
— Угу…
— Федь, может, хватит? — не выдержала я. — Сане это неинтересно.
— Твой Саня не немой, надоем — сам скажет, — отбрил Федька.
— Как раз-таки — НЕ МОЙ!
Домовой, не удостоив меня ответом, снова повернулся к парню и емко заключил:
— Короче, нет в доме мужика — вот баба и распоясалась!
Пришлось демонстративно бросить газету на стол, встать и хлопнуть кухонной дверью. Лучше б я кикимору завела, предлагали ж в приюте…
— Чего это она, а? — удивился я. — И кукурузы не дождалась?
— Характер показывает, — с усмешкой мурлыкнул домовой. — Она у меня такая, характерная.
— Угу, — кивнул я. И в очередной раз порадовался, что хватило ума не волочь бочку с собой, а на полдороге к Минску «заначить» в подходящей куче бурелома. — Это что да, то да. Характерная… блондинка.
Наверху грохнула дверь.
— Еще чайку, Сань?
— Да хватит, пожалуй, — с сожалением сказал я. Чай Федька заварил отменный. И непонятно где взятый, запоздало сообразил я, ведь мы ничего из продуктов не привозили, а хозяйские запасы ограничивались початой банкой кофе.
— Федь, а заварку ты где взял?
— Нашел, когда убирал. — Домовой махнул хвостом в сторону шкафчика.
— Серьезно? — Насколько я помнил, ни Мишка, ни его родители чай не жаловали.
Вместо ответа домовой спрыгнул со стола — и через пару секунд взлетел обратно, ловко придерживая лапой чайную пачку.
— Смотри сам.
— Смотрю, — ошарашенно выдохнул я, глядя на надпись «Краснодарский чай» и выцветший, но вполне еще различимый штамп «годен до 09.1982». — Федь, но, блин… как?! Это же не «Пуэр» какой-нибудь, тут за двадцать лет вообще труха должна была остаться!
— Кому труха, — гордо произнес домовой, — а кому дунул-плюнул, и снова отличный продукт.
— Да уж… — Я почесал затылок. — Тебя бы на продсклад СКВО с этим дунул-плюнул, через неделю стал бы главным героем-орденоносцем Российской армии.
— Нечего мне там делать! — с возмущением отрезал Федька. — Я — потомственный домовой, а по складам да лабазам пусть складские шарятся! Скажешь тоже…
— Федь, да ты чего? Я ж пошутил.
— Шуточки, — чуть смягчившись, фыркнул домовой. — Ты вон волосом черен, да я ж тебя «фараоновым племенем» не кличу.
«Племенем» Федька почему-то выговорил с ударением на втором слоге, из-за чего слово прозвучало почти как «пельмень». Я живо представил классического Тутанхамона Хеопсовича, налегающего на полную миску пельменей — само собой, под беленькую, — и, не сдержавшись, прыснул.
— Ладно, Федь, извини. Я ж не в курсе ваших родственных или каких уж там взаимоотношений, вот и ляпнул сгоряча. Ты уж не серчай…
— Ничего-ничего. — Домовой дернул ухом. — Лена вон тоже поначалу изрядно путалась, межевика от луговика отличить не могла. Зато сейчас — только взгляд мельком бросит. Ты, Сань, не тушуйся, главное — зерно правильное в тебе имеется…
Имевшееся во мне зерно, вернее, зерна — кукурузные — отреагировали на это замечание Федьки утробным бурчаньем.
— …а опыт со временем придет, это дело неизбежное.
— Угу, — согласно кивнул я, поднимаясь из-за стола. — Дембель неизбежен, как крах капитализма. Федь, посуду не приберешь?
— Сделаю, не переживай. А ты, — настороженно спросил домовой, глядя, как я накидываю камуфляжку, — куда собрался-то? Темень ведь на дворе.
Воровато глянув по сторонам, я поманил Федьку и, наклонившись, прошептал:
— Лошадь пойду красть! Белую.
Домовой едва не выронил блюдце.
— Зачем?
— В рамках плана по нарушению психологической устойчивости противника, — сказал я. — Ты представь: утро, звон будильника, убивец наш открывает глаза, а у него за окном — белая лошадь! Он же после такого зрелища сам в милицию поскачет как подкованный.
— А если у него этаж верхний?
— Все учтено могучим ураганом! — заверил я. — Для доставки на верхние этажи будет использован кран, а если не удастся — то воздушные шарики. Второе даже лучше, — я взмахнул руками, словно распахивая невидимое окно, — белый конь под разноцветными воздушными шариками — это будет даже не пьяный бред, а нечто абстракционистско-психоделическое. И еще музычку соответствующую на полную громкость врубить, «Полет валькирий» или там «Лунную сонату» — да у любого крыша поедет!
— Ну я даже не знаю, — растерянно произнес домовой. — Как-то оно странно звучит.