Читаем Плюс один полностью

У микробофобов насчет Франсины две теории. Первая – что любой, кто ужинает у нее дома, совершает смертельную ошибку. Вторая – что за годы работы с группами здравомыслящих чистоплотных людей – таких, как они, – у Франсины выработался иммунитет к туалетным микробам. Франсинино яблоко а-ля туалет ничего ей не стоило, но микробофобы уверены: подобный маленький эксперимент был бы смертелен для нормального человека.

На сеансах когнитивной терапии со мной перед Франсиной стоит задачка посложнее. Мой личный эквивалент унитазного яблока – создание среды, в которой не считать невозможно. Франсина раскладывает передо мной карты картинками вверх. Сооружает горки и пирамиды из монеток, пуговиц и спичек. Просит принести из дома счетные палочки, рассыпает их передо мной и заставляет складывать из них узоры. Бдительно проверяет, не притоптываю ли я ногой, не щелкаю ли языком, не двигаю ли губами, но, по правде говоря, мне этого совсем не хочется.

Франсина говорит, что я должна выбросить палочки, когда буду готова. Они с профессором вместе придумали это испытание – оно должно стать символом моего нового состояния, в котором я не считаю, ведь контролировать мои мысли гораздо сложнее, чем поведение микробофобов.

И вот однажды в среду, через несколько недель после начала лечения, я встаю из-за стола Франсины. Подхожу к корзине для бумаг в углу. И выбрасываю палочки. Вообще-то, можно было бы обставить это более торжественно. Например, устроить церемониальное сожжение или выбрасывать по одной палочке в день, что должно было означать ступени на пути к выздоровлению. Но теперь мне кажется глупым, что я так долго цеплялась за эту пластмассовую коробочку с деревянными палочками. Они были такие старые, коробка даже треснула с одной стороны. Палочки выцвели, краска на концах пооблупилась. Швырнув их в мусорную корзину, я иду домой смотреть телевизор.

Франсина с профессором говорят, что в конце концов мне придется отказаться от всего: от цифр, записанных на шкафах и ящиках комода, блокнотов и часов. Избавившись от всего этого, я докажу себе, что наконец-то поняла, какой вред мне приносили цифры. Они были источником моего несчастья. Тогда Франсина поможет мне найти работу на полдня.

Шеймус часто остается на ночь, и я очень рада. Он заслужил место в первой строчке моего списка. Он даже напоминает, чтобы я приняла лекарство. Как-то в выходные мы надеваем старую одежду (хотя по нему разницы не видно, ведь он вечно ходит в вытертых джинсах и рубашке поло), передвигаем мебель, накрываем всё тканью и закрашиваем цифры на стенах. Красим все стены в белый. Цвет выбирает Шеймус. Мне всё равно. Я не считаю движения кисти. Пока мы красим стены, два моих мозга разговаривают с Шеймусом.


Шеймус: Где твои палочки?

Первый мозг: Какие палочки?

Шеймус: Счетные. Они обычно лежат здесь, на столике у кровати.

Второй мозг: И правда, куда они подевались?

Первый мозг: Я их выбросила.

Шеймус: Что, правда? Выбросила? Ты же хранила их с восьми лет, кажется?

Второй мозг: С восьми с половиной.

Первый мозг

: Или около того.

Шеймус: Зачем ты их выбросила?

Второй мозг: Правда, зачем?

Первый мозг: Франсина сказала. К тому же они мне больше не нужны.

Шеймус: Значит, это они тебя заставили? Не слишком ли жестоко?

Второй мозг: А то. Мы будем до конца жизни жалеть, что их потеряли.

Первый мозг: За всех не говори. Вперед и с песней – вот мой девиз. Пленных не берем.

Шеймус: Ты так стараешься, Грейс. Я понимаю, что тебе нелегко, особенно в первое время. Знаю, что ты устала и не можешь сосредоточиться, но надо быть терпеливой. Нам обоим. Знаешь что – когда твое лечение закончится, поедем в отпуск.

Второй мозг: В отпуск? Вот здорово!

Первый мозг: Потрясающе, просто потрясающе. И куда?

Шеймус: Куда захочешь. Будем просто валяться на пляже, если такова твоя воля. Или придумаем что-нибудь поинтереснее.

Первый мозг: Валяться на пляже! Валяться на пляже!

Второй мозг: Что-нибудь поинтереснее! Что-нибудь поинтереснее!

Первый мозг: Нам надо подумать.

Шеймус: Нам?

Первый мозг

: Тебе. И мне.


Именно о такой жизни я мечтала. Хочу ездить в отпуск, быть с Шеймусом, вести нормальную жизнь. Меня не удручает отказ от бессмысленных вещей: чернила на стене, кусочки дерева. Я достигла невероятного прогресса и довольна обоими своими мозгами. Куда удобнее иметь два. Возможно, несколько недель назад, в самом начале курса лечения, я была несправедливо жестока по отношению к профессору, Франсине и микробофобам. Возможно, я даже слишком зло относилась к людям в целом, но теперь оба моих мозга и я прониклись более терпимой философией: живи и дай жить другим. Я даже научилась дольше разговаривать с мамой, и она меня совершенно не раздражает.

В воскресенье вечером она звонит мне, как обычно. Не уверена во сколько.


Мама: Как дела, дорогая?

Первый мозг: Ты ответь.

Второй мозг: Нет ты.

Перейти на страницу:

Все книги серии Одиночество простых чисел

Похожие книги

Стилист
Стилист

Владимир Соловьев, человек, в которого когда-то была влюблена Настя Каменская, ныне преуспевающий переводчик и глубоко несчастный инвалид. Оперативная ситуация потребовала, чтобы Настя вновь встретилась с ним и начала сложную психологическую игру. Слишком многое связано с коттеджным поселком, где живет Соловьев: похоже, здесь обитает маньяк, убивший девятерых юношей. А тут еще в коттедже Соловьева происходит двойное убийство. Опять маньяк? Или что-то другое? Настя чувствует – разгадка где-то рядом. Но что поможет найти ее? Может быть, стихи старинного японского поэта?..

Александра Борисовна Маринина , Александра Маринина , Василиса Завалинка , Василиса Завалинка , Геннадий Борисович Марченко , Марченко Геннадий Борисович

Детективы / Проза / Незавершенное / Самиздат, сетевая литература / Попаданцы / Полицейские детективы / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее