Плюшевый мишка

Вторая пациентка, незамужняя машинистка, страдала нарушением гормонального равновесия, угрожающего выкидышем. Пока он давал для своих учеников объяснения, в которых она ничего не понимала, эта молодая девушка, лежащая полуобнаженная среди мужчин, не глядела ни на кого, кроме профессора. У нее было такое выражение, с каким, должно быть, дикари смотрят на колдуна племени: очевидно, в ее представлении ее собственная жизнь и жизнь ее ребенка зависели только от него.

Последняя была настолько истощена, измождена, что еле выдерживала тяжесть своего живота. Она тоже была незамужняя и до последней недели работала на заводе, около Жавеля. Ее лунообразное лицо с глазами навыкате выражало самые обычные чувства.

У нее уже дважды был самопроизвольный выкидыш. Она не сомневалась, что ее опять ждет то же самое, и смирилась, не пытаясь понять, отчего это с ней происходит, принимая свое несчастье как решение судьбы. Она едва ли слушала, что ей говорят, и вместо ответа только кивала или стонала.

– Дайте мне руку...

Шабо раскрыл ее ладонь, наклонился над нею и обнаружил то, что ожидал, – крошечные коричневые точки в складках. Вскоре появятся и более крупные пятна. Болезнь Аддисона. Внутримышечные инъекции кортизона.

– Внимательно наблюдать и представить мне отчет, – продиктовал он ассистентке.

Он был почти уверен, что сохранит ребенка. Но благо это или зло? Чуть ли не каждую неделю ему случается бороться во всеоружии современных медицинских средств, чтобы спасти лишенного умственных способностей урода, которого впоследствии перебрасывают из больницы в больницу, из приюта в приют. Но это его уже не касается.

Он вернулся в свой кабинет, подписал документы, которые ему протянула ассистентка, затем раскланялся в коридоре с профессором Бланком, ведущим курс гинекологии.

В машине его ждала Вивиана и вместе с нею – все его заботы.

– На Анри-Мартэн?

– Да.

– Вы не забыли, что около двух собирается рожать мадам Рош?

Вивиана ревновала его к миру Пор-Рояля, куда ее не допускали, и торопилась занять внимание профессора другими делами, как бы снова прибирая его к рукам.

– Я перенесла большую часть консультаций. На всякий случай я вызвала на пять часов господина Маркхэма и на пять тридцать – мадам Салиган.

Казалось, он дремал с полуоткрытыми глазами. Это случалось с ним все чаще и чаще, даже если ему удавалось проспать целую ночь. Это была всеобъемлющая усталость, она выходила за пределы обычного физического утомления, лишала его всех способностей – за исключением способности думать. Но думал он в такие минуты только об одном: о себе.

С одной стороны – он, опустошенный, неспособный к действию, а с другой – весь мир, с виду такой беззаботный, все эти мужчины, женщины, все эти люди, что ходят, разговаривают, смеются, вся эта декорация, упорно отталкивающая его от себя, все эти вещи, с которыми он утерял связь и которые пребудут неизменными, когда его не станет.

Он не мог сказать, когда и с чего это началось, и, если бы его спросили, он ответил бы не без иронии:

– Так было всегда.

Он перепробовал все лекарства, вот и теперь Вивиана в указанное время протягивает ему таблетку со стаканом воды.

Если в этот миг он и спешил домой, то лишь затем, чтобы броситься в свой кабинет, запереться на ключ и схватить бутылку коньяка.

Ни один жизненный орган у него не задет, это утверждают его коллеги, у которых он неоднократно проходил осмотр. Не посмеют же они ему солгать! Самое вероятное – то, что его желудок раздражен алкоголем, и это вызывает неприятные спазмы.

Раз десять он отказывался от коньяка. И каждый раз был вынужден снова прибегнуть к нему, впрочем, без излишеств, он никогда не бывал пьян, и это доказывается тем фактом, что никто из его окружения не заметил, что он выпивает.

Ему было стыдно, что он пьет вот так, потихоньку. Ему были ненавистны собственные скрытые поступки, хитрости, к которым он прибегал, к примеру, чтобы незаметно пронести в дом бутылку, пряча ее под полой или в портфеле. Пронести в клинику было еще сложнее. Он должен был найти благовидный предлог, чтобы услать Вивиану подальше, пойти пешком в лавочку, здесь же, в квартале, под вечным страхом, что его увидит ктонибудь из персонала.

– Оставить вам машину?

Он и не заметил, что они уже подъехали к дому. Он утвердительно кивнул, хотя смысл вопроса не дошел до него. Впрочем, не имеет значения. Она живет в пятистах метрах от него.

Он как раз думал об эльзаске и, взвесив все обстоятельства, пришел к выводу, что тот парень, должно быть, жених; брат, казалось ему, вел бы себя иначе.

Он выпил всего один стаканчик и равнодушно взглянул на почту, разобранную утром секретаршей. Машинально открыл ящик стола и вынул пистолет.

Держать его было приятно. Он был тяжелый и гладкий и не такой крупный, как ему казалось. Он для пробы опустил оружие в карман, вынул, но потом все-таки решительно сунул его обратно.

Бутылка спрятана, теперь он может повернуть ключ в дверях, и когда Жанина минут через пять зайдет к нему с сообщением, что завтрак подан, она застанет его у зеркала со строгим выражением лица.

* * *