Плюшевый мишка

Что ему мешает пойти позвонить в дверь Барнакля и представить ему свой случай как бы с вызовом, играючи: а ну-ка, способен ли ты найти всему этому объяснение?

Сейчас или никогда. Он в кризисе, о чем ему, вероятно, и скажет старый друг.

Номера он не помнил, но дом узнал.

"Позвоню, если у него горит свет! "

Пусть выбирает судьба. Он поднял голову, ничего не видя перешел улицу и только тогда заметил на последнем этаже освещенное окно. И хотя он не был уверен, что это то окно, он позвонил, пробормотал консьержу имя Барнакля и вошел в узкий лифт, где ему пришлось зажечь спичку, чтобы найти нужную кнопку.

На площадке он услышал музыку – Бах, фортепианные вариации Гольдберга – и уже не колебался, хотя его внезапно поразил страх обычного пациента, в последний момент готового удрать.

Ему открыл Барнакль, в коричневом шерстяном халате, из-под которого выглядывала мятая пижама. С тех пор как они виделись в последний раз, он облысел, лишь на висках осталось немного волос, отчего он еще больше стал похож на Рыжего из цирка. Он располнел.

И все же, несмотря на его смешной, почти карикатурный вид, было что-то необычное в том, как он встретил Шабо. В последнее время, и в особенности сегодня, с самого утра люди, даже незнакомые – и в версальском кафе, и в баре на площади Клиши, – смотрели на него изумленно, словно были поражены болезненностью или выражением его лица, и почти все спрашивали, что с ним.

Барнакль, который за секунду до того читал научный журнал под музыку Баха, встретил его так, как будто сейчас не полночь и его старый товарищ имеет обыкновение часто забегать к нему в это время.

– Входи. Не обращай внимания на беспорядок.

Он курил старую трубку, которая при затяжке издавала неаппетитное сипение. Два стола загромождала установленная им самим звуковая аппаратура с протянутыми во все стороны проводами, реостатами, предохранителями и тремя громкоговорителями, один из которых висел на стене прямо над картиной, изображающей коров на лугу.

Книги и журналы громоздились до потолка, на стуле стоял поднос с пустой бутылкой из-под пива и стаканом.

– Садись.

Одна из дверей была приоткрыта, и в темноте другой комнаты, как показалось Шабо, послышался шорох ворочающегося в постели тела и полусонный вздох. Должно быть, Шабо не ошибся, потому что Барнакль встал и закрыл ту дверь.

– Не выпьешь ли стаканчик пива?

Если бы было заметно, что Шабо пьян, разве друг предложил бы ему выпить?

– Спасибо, не хочется.

Он не жалел, что пришел. Но, как многие больные на приеме у врача, он уже больше не чувствовал тревоги и недоумевал, зачем пришел и что скажет.

Барнакль протянул ему кисет с табаком:

– Ах да, ты ведь не куришь трубку. А сигареты у тебя есть?

С самым непринужденным видом он стал рыться в куче разнородного хлама.

– Не знаю, как ты, но при той жизни, которую мы вынуждены вести, у меня для чтения журналов, чтобы не отстать, остается только ночь.

При этом он, несомненно, изучал его исподтишка, и Шабо, понимая это, восторгался, с каким профессиональным мастерством его друг это проделывает.

– Я колебался, заходить к тебе или нет. Ты мне, наверное, не поверишь: мне пришло это в голову внезапно, минут пятнадцать назад, когда оказался на площади Клиши.

Как бы он ни хорохорился, но вел он себя как обычный пациент, и так же принуждал себя улыбаться, чтобы показать, что он ничуть не волнуется.

– В общем, я хотел спросить у тебя насчет одной вещи, которая случилась со мной сегодня днем, и я, по правде говоря, тревожусь.

Он был доволен тем, что высказал все это непринужденно, спокойно, без труда складывая фразы и находя точные слова.

– Я принимал у своей пациентки роды без анестезии, по методу психологического обезболивания. Ты ведь знаешь – здесь используется старая теория условных рефлексов и, следовательно, только от врача-акушера зависит родовая деятельность пациентки: с помощью ключевых слов он в нужный момент подсказывает ей, что делать.

Пользуясь этим методом, я принимаю роды уже много лет, так рожают процентов тридцать – сорок женщин, поступающих в мою клинику.

Так вот, сегодня, в самый критический момент, случилось то, что я назвал бы... пробелом. Я знал, где нахожусь и что мне надлежит делать, но у меня вдруг выскочило из головы нужное слово и я не мог вспомнить нужный жест...

– А раньше с тобой никогда такого не случалось?

– Никогда.

– А при других обстоятельствах, я хочу сказать – на улице, за столом, среди людей, тоже не было ничего подобного? У тебя никогда не возникало ощущения, что ты находишься в определенном месте и в то же время тебя там нет, ты словно отсутствуешь или действуешь в нереальном мире?

– Довольно часто, особенно в последние годы.

– Никаких расстройств нейровегетативной системы?

Желудок? Кишечник?

– Боли в желудке, временами. Рентген язвы не показал.

– Ты часто проходишь осмотр?

– Понимаю твой вопрос. Да. Но ты не думай, я не ипохондрик.

– Как у тебя с давлением?

– Низкое. Около одиннадцати на семь. И много раз опускалось до десяти.

– А раньше?

– От тринадцати до четырнадцати.

– Не возражаешь, если я тебе сейчас измерю давление? Иди сюда.