Плюшевый свидетель

Илья Боровский по просьбе Августы передал своей жене, Вере, пакет, где оказался дневник Августы, который она вела на протяжении двадцати с лишним лет, документы о передаче ее движимого и недвижимого имущества Вере Боровской, письмо и помещенную в рамку копию портрета молодой девушки в шляпе с зеленой лентой.

Письмо Августы по сравнению с записями из дневника оказалось трудночитаемым. Сумбурное, нервное, несвязное, оно дышало искренним раскаянием. Августа просила Веру хотя бы изредка навещать ее в тюрьме и добиться того, чтобы Вере позволили передать ей этот женский портрет. "Когда ты прочтешь мой дневник, то поймешь, почему я убила Рената. Он убил мою сестру и медленно убивал меня. Фотограф оказался скотиной и стал требовать с меня денег, а ведь Ренат помог ему в свое время, он неблагодарный, этот Рыхлов. Я ненавижу таких людей. Марго приехала на дачу, чтобы узнать о завещании Рената, которого нет. Я это точно знаю.

Он был слишком эгоистичен, чтобы оставить свои картины и иконы, а тем более деньги, которые он так любил, кому бы то ни было. Я не верю, что он оставил все ей.

Но она-то верила. Моя жизнь кончена.

Остаток дней я проведу в тюрьме. Зато я не буду так страдать, как страдала, находясь рядом с человеком, который презирал меня. Я отомстила…" И дальше все в том же духе.

Вера рыдала, читая письмо и дневник.

* * *

Августе дали пятнадцать лет строгого режима. На судебном заседании яблоку было негде упасть. Адвокат Захар Собакин построил свою защиту таким образом, что его подзащитная получила на два года больше, чем этого требовал для нее прокурор. Небывалый случай в адвокатской практике. Его поведение всеми присутствующими на процессе было расценено единственно как желание засадить свою подзащитную на максимальный срок…

* * *

Вера навестила Августу в тюрьме в июне, когда пришла немного в себя после всех пережитых волнений, передала портрет ее покойной сестры, продукты, сигареты, но в комнате свиданий ей сделалось плохо, и она даже не успела ей сказать, что Александр вызвался обжаловать решение суда. Затем Августу перевели в другую тюрьму, расположенную под Ростовом, и Вера запланировала поездку к ней ближе к зиме.

* * *

Осенью Вера Боровская вышла замуж за Мещанинова, а в ноябре у ее бывшего мужа Ильи и Марины родилась дочь, которую они назвали Верочкой. Муж Марины дал ей развод и оставил за ней боль – Дмитриева, к тебе пришли! – крикнула в окошечко надзирательница, и тут же послышался лязг отпираемых дверей.

Августа, с трудом уснувшая после очередного скандала с одной из соседок по камере, подняла свое изуродованное и еще не успевшее зажить лицо с жесткой подушки и зажмурилась от внезапно вспыхнувшего света. Она точно знала, что сейчас ночь. Это знал ее организм, который просил целительного сна. Она не знала, кто бы это мог быть. Вера? Она ждала ребенка, Августа узнала об этом из письма, как узнала и о том, что Александр написал еще одну, очередную жалобу, только уже в Москву… Она не верила, что ей скостят срок, как не верила и в то, что доживет до зимы. Слишком крепко ее здесь били, слишком сильно ненавидели. Она жила в камере со зверями, с дикими, бешеными собаками, самками…

– С вещами на выход! – донеслось откуда-то сверху, и она поняла, что не проснулась, что, услышав, что к ней пришли, она снова уснула, на какие-то доли секунды все-таки ей удалось провалиться в сон.

С вещами? С какими вещами? Зачем?

– Бумага из Москвы пришла. – Эти слова надзирательница сказала ей уже шепотом, и Августа машинально достала из кармана брюк мятую сторублевку и сунула той в руку. Она постоянно подкармливала именно эту женщину за то, чтобы та приносила ей бинты и лекарства, которыми она лечила свое лицо, свой сломанный нос. А деньги ей присылали часто. И она прекрасно знала кто…

Ее привели в клетку, где за столом сидел незнакомый ей человек в штатском.

Она видела его первый раз. Тусклая лампочка освещала его крепкую загорелую лысину.

– Садитесь, Дмитриева. Я привез вам постановление о вашем освобождении. Вы должны здесь подписаться…

Она почувствовала, как прутья клетки, в которой они находились, стали кружиться перед ее глазами. Она закусила палец, чтобы почувствовать боль. Она не спала.

– Может, вы мне что-нибудь объясните? Кто вы?

– Моя фамилия вам все равно ни о чем не скажет. Я адвокат, московский. Со мной заключили соглашение ваши родственники. Мне жаль, что моя ангина уложила меня в постель и я не смог приехать с этой приятной для вас миссией на месяц раньше.

Она все равно ничего не понимала.

Она не видела тех привычных физиономий людей в форме, которые сопровождали их, заключенных, повсюду. Ее оставили один на один с московским адвокатом.

«Это не простой адвокат, если бы был простой, его бы оставили мерзнуть на улице, под дождем и снегом…»