Плоды зимы

Когда он смотрел теперь в окно, бетонные стены, выросшие из земли и протянувшиеся через весь сад, внушали ему только отвращение. И поэтому, когда было не очень жарко, старик уходил из дому и садился у колодца за кустами самшита, которые загораживали от него стройку. Положив обе руки на набалдашник палки, сгорбившись, втянув голову в плечи, полузакрыв глаза и надвинув на лоб козырек каскетки, он проводил так целые часы, и перед ним проходила вся его жизнь. Охотнее всего отец возвращался мыслью к поре своей молодости, он вспоминал имена, лица, места и даты, которые иногда путались у него в голове.

Однажды в августе месяце, под вечер, когда он дремал так, приехала Франсуаза. Отец услышал, как она громко спрашивает, остановившись возле дома:

— Есть тут кто-нибудь?.. Есть тут кто-нибудь?..

Он сразу же узнал ее голос, и сердце у него так сжалось, что он с трудом ответил:

— Я здесь!

Потом встал и пошел по центральной дорожке, превратившейся теперь в узкую тропку, вьющуюся среди травы, откуда выглядывали венчики многолетних цветов. Франсуаза шла ему навстречу. Когда они поравнялись, отец снял каскетку, обнял невестку и пробормотал:

— Господи… Господи…

У него перехватило горло. Он изо всех сил сдерживал слезы. Они пошли к дому, возле которого Франсуаза оставила черную коляску с отброшенным клеенчатым верхом. Крупный младенец с вьющимися светлыми волосами лежал в ней, суча пухлыми голыми ножками и глядя в небо большими синими глазами.

Отец наклонился над ним. Хотел что-то сказать, но из его груди вырвалось рыдание; он заговорил дрожащим голосом, который вдруг перешел в прерывистый всхлип:

— Боже мой… Боже мой… Бедная моя старушка… Если б она была жива…

Франсуаза взяла младенца на руки и поднесла к отцу. Старик чувствовал себя таким неуклюжим. Он отставил палку и протянул дрожащую руку к голой ручонке ребенка.

— Смотрите, как он похож на Жюльена, — сказала Франсуаза.

Отец опять снял каскетку и поцеловал младенца, который шевелил ручонками и смеялся.

Так они простояли несколько минут, не находя слов от смущения. Отец улыбался, но слезы все еще катились по его заросшим седой щетиной щекам. Он вытер их, несколько раз высморкался и пробормотал:

— Войдемте в дом… Чего мы тут стоим?

Франсуаза пошла за ним с младенцем на руках. Они уселись в кухне. Ставни на окнах были прикрыты.

— Тут прохладно, — сказал отец. — Малыш не простудится?

— Нет, он у нас крепкий.

— Какой он веселый!

Отец смотрел на ребенка, а видел маленького Жюльена. На этом же самом месте, на коленях у матери.

— А как Жюльен?

— Он не мог приехать. В фирме, где он сейчас служит, очень много работы.

Отец понурился. Ему хотелось высказать то, что лежало на сердце, но это было непросто. Он уже почти решился, но тут Франсуаза спросила:

— А как вы поживаете, папа?

— Я… Ох, я…

Он надолго замолчал, стиснув рукою край стола, потом, еще окончательно не решив, что сказать, внезапно заговорил, как будто не в силах был сдержать нахлынувшие слова.

— Мне крышка. Конечно, я понимаю, что мне и без того недолго оставалось жить… Но все же… Все же… Они раньше времени вгонят меня в гроб. Вгонят в гроб. Видели, что они устроили там, в саду? Все перерыли… Все. Посадили меня за бетонную стену. Когда дует северный ветер, подымается такой сквозняк, что просто сил нет. Этой зимой мне даже не согреться… Ужас да и только. Они не имели права это делать… Могли бы дождаться, пока меня не станет… Мне уж не так много осталось.

Отец замолчал. Он говорил громко, и младенец с любопытством глядел на него.

— Господи, — огорчился старик. — Я его напугал.

— Нет, нет, он просто вас слушает.

— Надо бы его покормить.

— Нет. Он целую бутылочку молока высосал. Сейчас отнесу его в коляску, и он уснет.

Франсуаза вышла в сад и тут же вернулась. Отец даже не пошевелился. Ему еще много надо было сказать, и он чувствовал, что должен говорить. Невестка объяснила, что едет в Сен-Клод и остановилась в Лон-ле-Сонье лишь на несколько часов, чтобы повидаться с ним и показать внука. У нее был все такой же ласковый голос и нежный взгляд. Как только она замолчала, отец снова заговорил. Сперва он прошептал:

— Надо сказать Жюльену…

Голос у него прервался. Слова душили его, но не шли с языка.

— Надо ему приехать повидаться со мной, — продолжал старик. — Надо… Это очень важно… Я не могу вам всего объяснить, но ему надо приехать… Не следовало бы мне делать того, что я сделал… Это и для него важно… Для него и для вас. — Отец с трудом выдавливал из себя слова, которые его мучили. — Вы поняли меня? — спросил он.

— Жюльен приедет. Он непременно приедет, как только будет поменьше работы.

— Ну, а в воскресенье… Ведь он мог бы приехать в воскресенье?

Франсуаза опустила глаза. Казалось, она не знала, что ответить. Когда она подняла глаза, они блестели как-то по-особенному. Она принялась торопливо объяснять:

— Видите, когда родился маленький, мне пришлось оставить службу. Жюльен тоже не хочет доверять малыша посторонним… Денег нам не хватает, и поэтому по воскресеньям Жюльен работает в кондитерской.