Плохая привычка (СИ)

— Выйдем, — Серёжа оборвал их зрительный контакт и подтолкнул девушку в сторону выхода из кухни. Я лишь на мгновение посмотрела на её профиль, и не увидела там ни капли слёз. Лишь самодовольная стервозная ухмылочка изогнула уголок её губ. — Я сейчас вернусь, — бросил мне Серёжа, пока в моей голове складывалась неутешительный пазл.

Её запах, короткое платьице, Серёжина злость и тот факт, что прямо сейчас он очень быстро вывел её из квартиры, даже не дав нормально обуться, говорили только о том, что мои подозрения не были надуманными. А Серёжина холодность связана не с работой, а с другой женщиной, которая, к тому же, малолетка.

Как банально, Боже!

И как тошно…

Я резко вышла из-за стола и первое, что мне захотелось сделать, — пойти за этими двумя и выяснить у них сразу всё. Но что-то внутри, не желающее увидеть подтверждение своих догадок прямо здесь и сейчас, удержало меня на кухне.

Поэтому я взяла кружки, выплеснула из них остатки чая в раковину и начала остервенело отмывать их, буквально затопив пеной.

На глаза наворачивались слёзы, носом уже было невозможно дышать. Обида душила и рвала изнутри в клочья. Но я держалась, надеясь услышать от Серёжи что-то такое, что даст мне понять, что я всё себе придумала, а факты притянуты мной за уши.

Не могут почти двенадцать лет совместной жизни закончится так. Чем я заслужила?

Серёжа долго выпроваживал гостью. Слишком долго для незнакомого человека.

А затем он вошёл в квартиру, но прошёл в ванную комнату.

Наверное, чтобы смыть с себя её поцелуи, запах или ещё что-то? Сколько раз он уже так делал?

От подступившей к горлу тошноты меня передёрнуло, но я всё ещё продолжала мыть кружку, которой из-за пены видно не было даже мне.

Спиной почувствовала, что Серёжа вошёл в кухню, сел за стол и затих.

Какого черта он молчит?! Разве он не должен сейчас хоть что-то сказать?

— Она очень красивая, — первой заговорила я. Потому что ещё немного и я точно взорвусь, обнажив перед возможным предателем все свои самые уязвимые точки. — Клеопатра, наверное, была такой же.

Эта девушка ведь и правда красивая. Очень.

— Не знаю. Обычная, — равнодушно бросил Серёжа и снова замолчал.

Его молчание и безучастность злили меня сейчас куда более сильнее, чем мои собственные догадки, и я, всё же, решила сама растормошить мужа, желая услышать от него хоть что-нибудь. Даже если сейчас мне будет невыносимо больно.

— У тебя с ней что-нибудь было? — спросила я, не оборачиваясь.

— Нет, — ответил Серёжа уверенно и ровно.

— А ты хотел? — вопрос, который сам сорвался с моих губ.

— Да.

Сейчас я в полной мере ощутила, что чувствует человек, когда в его спину втыкают нож и проворачивают.

Стало больно настолько, что я забыла, как дышать и двигаться.

Как бы сильно сейчас я не старалась удержать себя в руках, но слёзы, всё равно, скатились по щекам. Проглотив большой острый ком обиды, разочарования и собственной ничтожности, я с трудом удержала голос ровным, чтобы сказать последнее:

— Чемодан в прихожей, в шкафу. Я придумаю, что сказать сыну.

— Наташа… — робко бросил Серёжа.

Голос его слышать не хочу!

— Чемодан в прихожей, — повторила я, как робот, продолжая мыть кружку.

Я мыла и пенила ее до тех пор, пока не услышала, как за Серёжей закрылась дверь.

Стоило мне остаться одной, как я швырнула кружку в раковину и осела на пол, где, обняв свои колени, просто начала плакать, испытывая отвращение к себе и к жизни, прожитой с Серёжей.

Я не смогла себе позволить истерику или что-то подобное. Я не смогла просто лежать на полу и утопать в своей боли, ломающей меня по косточкам. Я не смогла забить на всё, чтобы уйти в свои чувства. Как и наедине с собой я тоже остаться не смогла. Потому что пришёл сын, который хотел кушать и для которого я так и не придумала легенду о том, где его отец и почему он сегодня не будет ужинать с нами.

— Он задержится на работе, — выдала я банальное. На большее в текущем состоянии я была просто неспособна.

— Опять придёт ночью? — разочаровано спросил сын, у которого, очевидно, были планы на вечер с отцом.

И это его «опять»…

Слепая дура!

Даже ребенок всё понял.

— Опять, — ответила я тихо и опустила взгляд в тарелку, по которой вилкой катала зеленый горошек, так ничего и не съев.

Весь вечер я выполняла свои обычные обязанности по дому на автомате. И только после того, как сын уснул, так и не дождавшись отца, я закрылась в ванной, забралась под душ и села на дно душевой кабинки, вновь отдавшись эмоциям.

Душевная боль переходила в физическую. Под кожей будто бегали тысячи муравьев, стремительно пожирающих меня. Впиваясь ногтями в кожу, я желала содрать её, будто смогу найти успокоение в другой боли. Будто одной болью смогу заглушить другую.