Плохие девочки не плачут. Книга 3

Пропадала. И попадала. Обтекала. По кускам себя собирала. По черепкам. От пола себя отскребала и находила силы на очередной последний бой. Всякий раз. Заново. С чистой страницы. Как впервой.

Мы еще поберемся. Потягаемся. Мы сразимся. Даже если кажется, что по венам не течет кровь. Даже если сердце дает судорожный перебой.

Hasta la vista, baby (До свидания, детка).

Aloha, bitches.

Прощай.

И привет.

Эй, слышите?

Я не сдаюсь. Перебьетесь. Рано отплясывать джигу на моих костях. И один в поле воин, когда выхода нет. Есть одно простое слово — воля. Поверьте. И проверьте. На мою смерть придется продавать билеты. Много лет.

— Thank you (Благодарю), — широко усмехается Вальтер Валленберг. — That’s the best compliment (Это самый лучший комплимент),

И ощущение такое, точно отовсюду скалятся волчьи пасти.

— I’ve said nothing (Я ничего не сказала), — роняю в ответ.

— Your mouth is silent but your eyes are not (Твой рот молчит, но не твои глаза), — резонно замечает он.

— I don’t… understand (Я не… понимаю), — выдавливаю с трудом.

Пресно.

Предсказуемо.

До жути банально.

Что?

Все.

Все кроме него.

Все мои слова. Все реакции.

— You’re so scared (Ты так испугана), — продолжает барон. — You tremble… so funny (Ты дрожишь… так забавно).

— I’m not… (Я не…) — бормочу, почти лишаясь голоса.

Осекаюсь. Затыкаюсь. Теряюсь в догадках.

Что же именно я «не»?

Наверное, стоит придумать что-нибудь умное. Поразить, впечатлить, оставить приятное впечатление. Понравится, втереться в доверие, завоевать союзника. Хотя бы задобрить. Привлечь на свою сторону хоть немного.

Великолепный план. Просто оху*нный, если я правильно поняла. Надежный, бл*ть, как швейцарские часы.

Дело остается за малым. Разлепить губы. Выдавить из себя креатив.

— Your fear is the best compliment (Твой страх — самый лучший комплимент), — подводит черту Валленберг. — That’s what I’ve meant (Вот что я имел ввиду).

Мне чудится рычание зверя.

Чудится.

Верно?

— Try (Попробуй), — хрипло произносит он. — Don’t resist (Не сопротивляйся).

Супер.

Чем больше времени провожу в компании с ним, тем больше причин нахожу для сердечного приступа. Каждая секунда дарит новый повод. Снова и снова.

Я делаю надрез. Осторожно. Пальцы дрожат. Пот стекает по спине. Обжигает кожу. А в ушах гремят церковные колокола. Отпевают. Как бы. Я режу чертов блин. Казалось бы. Но ощущение такое будто я хирург, который держит человека в миллиметре от смерти.

Вообще, на грани тут только я. Причем вполне закономерно.

Правда же, да?

— А… ага, — разом выдаю свое сверхблагородное происхождение, краснею и бледнею, демонстрирую богатую палитру оттенков на искаженном судорогой лице.

Бьюсь об заклад. Александру Македонскому было проще завоевать мир, нежели мне сейчас совладать с куском блина.

Проклятье. Что творится. На протяжении долгих лет еда оставалась тем единственным, с чем у меня никогда не возникало проблем.

Воистину. Беда пришла откуда не ждали.

— Бля, — выдыхаю нервно и вмиг прикусываю язык. — Блин.

Я хотела сказать именно «блин».

Честно.

Да.

Поспешно отправляю в рот отрезанный кусок. Маскирую смущение. Как могу. Жую и сглатываю. Старательно соблюдаю правила приличия.

Выругаться матом. Гениально. Прекрасный способ пробить лед. Или дно? Днище. Тотальное. Радует одно — хуже некуда. Ниже не упасть. Даже пытаться бесполезно. Впрочем, талантливый человек талантлив во всем.

— Well, I know you don’t like me at all (Ну, я знаю, что совсем вам не нравлюсь), — заявляю прямо. — But I like your pancakes (Но мне нравятся ваши блинчики).

Все-таки получилось. Бью собственный рекорд. Умудряюсь закопаться еще глубже, достигаю апогея тупости. Комплимент блинам. Отличная идея, не так ли?

— You’re wrong (Ты неправа), — холодно говорит Валленберг. — I like you a lot (Ты мне очень нравишься).

Закашливаюсь.

Не верю ему. Не верю ни единому слову.

Бредово. Нереально. Слишком хорошо, чтобы оказаться правдой.

Он подает мне стакан воды.

И от этого становится еще более жутко.

— I am here to help (Я здесь, чтобы помочь), — продолжает ровно.

Кому. Зачем. С какой такой радости.

Хочется расслабиться. Перевести дыхание. Хочется, а не получается.

Кто гладко стелет, тот однажды свернет твою шею.

— He is a good servant (Он хороший слуга), — вдруг прибавляет Валленберг, окончательно сбивая меня с толку.

— Who? (Кто?) — спрашиваю на автомате.

— That guy (Тот парень), — бросает неопределенно, сдвигает брови, хмурится так, будто пытается что-то вспомнить. — I guess his name’s Andrew. He asked me to arrive (Полагаю, его зовут Андрей. Он попросил меня приехать).

WTF?

Ой, извините.

What the f*ck?!

Да, именно так.

Что?! Какого хрена?

Хм, опять не слишком красиво. Грубо. Неженственно. Ладно. Я попытаюсь искупить грехи.

Какого х*я?

Бл*дь.

— You look surprised (Выглядишь удивленной), — резонно замечает Валленберг.

— I am surprised (Я удивлена), — подтверждаю и без того очевидный факт.

— So you know nothing? (Так ты ничего не знаешь?) — спрашивает вкрадчиво.

— About what? (О чем?) — искренне недоумеваю.

Он улыбается.

Хищно.

Широко.

Обалдеть.