Плохие привычки

Конечно, читать мысли другого человека — ужасное занятие. Если не обсуждать этику происходящего, не бояться самому быть подслушанным кем-то, это все равно ужасно. Это раскрытие секретов, которые не должны быть доступны человеку ни при каких обстоятельствах. Это все равно что, показывая пятилетнему ребенку, как устроено тело человека, при нем вскрыть какой-нибудь труп. Да нет, не труп — живого человека. Причем того, кто близок этому ребенку — родителя или другого родственника. Жутко?

Раскрытие механики чужой мысли — это узнавание тайной технологии процесса, которую изобрел человек, которого вы наблюдаете. Это своего рода нарушение авторских прав. Ведь иначе вы были бы допущены к подобному секрету Человека только в том случае, если бы были близки с ним. Близки в течение многих лет. Побывали бы с ним в разнообразных сложных ситуациях, многое бы пережили. Тогда бы вам стал понятен волшебный ход его мыслей. Но и тогда бы вы не увидели тех волшебных шестереночек и пружинок, которые могли бы открыться вашему взгляду из-за этого дара. В любом случае, этот опыт нельзя было бы купить — ни за какие деньги на свете.

Без способности, подобной моей, могли бы предугадать поступки, слова родного человека, но никогда бы не знали точно, каким путем прошли нейроимпульсы, в какой цвет окрасилась душа и какие бы картинки из его прошлого при этом всплыли. Ведь даже если вы были вею жизнь рядом с этим человеком, все равно были секунды, минуты и даже часы, когда он оставался без вас — и его жизненный опыт наполнялся недоступной для вас информацией…

Я ужаснулся от этих мыслей и попытался заткнуть истеричный фонтан, разбуженный философом-моралистом. Взявшийся невесть из каких закутков совести, этот паникер мне не нравился. В конце концов, я никогда толком и не пробовал управлять синестезией — может, это совсем несложно? Во всяком случае, вызывать-то ее я научился довольно быстро!

Все эти мысли проскользнули в моей голове за доли секунды, вполне уместившись между двумя ударами сердца, в веселой тахикардии молотящего в глубине моей грудной клетки.

Тем временем очередное чудо уже начало происходить. Часть елок передо мной исчезла — размылась-размазалась, словно они были нанесены свежей масляной краской на задний фон, который состоял из других деревьев и кусочков серого неба. Картинка, возникшая на месте, расчищенном от хвойных насаждений, была неяркой, почти монохромной и какой-то зыбкой. И еще она была странной.

Странность заключалась в том, что на картинке я видел сидящего за столом какой-то кафешки Шлямбура. Он смоктал уже обглоданное донельзя свиное ребрышко и пил светлое пиво. По правую руку от него сидел незнакомый тип лет сорока со сбритыми бровями, а слева — ныне покойный киллер дядя Вова. Чьими же тогда глазами я смотрел? Может, это мои собственные воспоминания? Тогда неудивительно, что они такие мутные — пятница тогда удалась. Почему это воспоминания всплыли именно так — через елки с синестезией?

Еще бо́льшая путаница началась, когда изображение обрело динамику. После слов дяди Вовы «Да, братцы-кролики, тут вам нужен Крашанок» картинка начала смещаться влево, словно тот, чьими глазами смотрел я, повернул голову в сторону, и дядей Вов стало два. Оба они сидели и сосредоточенно жевали. Мне аж поплохело — гражданина Заяца и одного-единственного было многовато для этой многострадальной Земли, а тут целых два.

Когда дяди-киллеры с идеальной точностью членов сборной по синхронному плаванию симультанно хряпнули водки, меня осенило — это не мои воспоминания, а воспоминания пьяного Шлямбура! И его самого видно потому, что напротив висит зеркало! Ну и, соответственно, киллеров поэтому двое — один зеркальный. Просто качество изображения заретушировало любую возможность отличить отраженный мир от настоящего. Вместе с логическим объяснением увиденного пришла мысль — а какого черта я сейчас вообще полез в синестезию?

Ничего мне не угрожало, и, судя по поведению Шлямбура, он весьма заинтересован во мне — так чего же его прямо не расспросить? Сослаться на сотрясение мозга и амнезию да и разузнать покрытые мраком события ночи пятницы?

Как остановить синестезию, я не знал — раньше она заканчивалась сама. Но, чтобы преподать урок давешнему философу-моралисту, задумал оседлать свой дар по полной.

Для начала я решил все-таки кое-что из сегодняшней синестезии вытянуть — хотя бы имя безбрового. Ведь кто-нибудь за этот вечер к нему обращался по имени? Фильм тут же рванулся вперед, персонажи смешно замелькали руками и головами, как при ускоренной перемотке, но вскорости это мельтешение прекратилось, и Шлямбур назвал этого типа Сергеем Алексеевичем.