Площадь Разгуляй

Известно, человек ко всему привыкает. Вот и я стал привыкать к тому, что «огородниковский» список не скудеет. И полнится любимыми народом товарищами, отмеченными почетным правом тренировки в спецтире дома № 7 известного переулочка. Правда, Огородников не здоровается с ними — ненавидит люто.

Глава 64.

…С вечера Степаныч предупредил: завтра едем под Луховицы. В шесть утра встретились на Казанском вокзале. Взяли билеты. Поехали. В битком набитом поезде — день был воскресным — прели часа три. Вышли — солнце светило ярко, воздух звенел от свежести, вороны кружили над вокзальчиком, перекаркиваясь. Нас встретили кряжистый серьёзный седоволосый усач в чекистской форме — Михаил Егорович, и Ольга Тихоновна жена его — полная, низенькая, ещё нестарая голубоглазая, с круглым улыбающимся лицом, в идущеем ей голубом платье. Они шумно поздоровались со стариком, обнялись. Со мной за руку подержались. Усадили в новый автобусик. Усач сел за руль. Мы понеслись. Ехали с час. В глубине леса открылись ярко окрашенные поля, разбитые на геометрически четкие участки с разноцветной зеленью. Друг от друга они были отгорожены высокими, в рост человека, прозрачными щитами – стеклом по металлическому каркасу, — аквариумы какие–то!

Настоящие оранжереи несколькими рядами заполняли дальние участки ближнего поля и совсем закрывали поле подальше.

Не поля — овощная фабрика! По цвету и форме зелени было видно, что овощи на участках — разного возраста. Все же дедовы огороды в Мстиславле научили меня премудрости различать ботву созревших овощей и неспелых. Машина остановилась.

Мы вышли. В нос ударили ярой свежестью запахи петрушки, мяты, сельдерея, еще чего–то неистово пахучего, терпкого, очень знакомого, но вылетевшего из памяти…

— Пахнет–то как замечательно! — крикнул я, забывшись.

— Чего бы не пахнуть! Каждая травиночка руками обласкана. И химии никакой! С этим у нас строго. Только навозом удабриваем. И тот — из ильичевского совхоза — проверенный. У нас так! — сообщила–пропела Ольга Тихоновна с нескрываемой гордостью. И торжественно закончила:

— Растим–то для кого!… То–то и оно!

Михаил Егорович, друг Степаныча, молчал одобрительно.

Помалкивал и Степаныч, покусывая сорванное с грядки луковое перышко. Мы снова расселись в автобусе, и хозяин погнал его к открывшемуся невдалеке совхозному городку. Был этот агрогород, по горделивой реплике хозяйки, «образцом социалистического сельского хозяйства». И его агроцентр выглядел ничуть не хуже того, что красовался в Москве на сельхозвыставке.

Не было сомнений, что проектировали здешний центр и «красный уголок» на московской выставке одни и те же архитекторы.

Но этот выглядел наряднее. И уж безусловно добротней, тщательнее были отделаны сами домики, и газоны вокруг, и уж, конечно, квартирка, куда хозяева ее завели нас к накрытому столу.

Я сразу заметил, что мой старик и хозяин дома связаны бы–ли какими–то очень далекими, но важными для них событиями.

Прежде–то Степаныч никогда о Михаиле Егоровиче не рассказывал. Ничего загадочного не оказалось: земляки, дружные с раннего детства, они вместе ушли в город, вместе горбатились на литейке у жлоба–хозяина, разом «заболели» небом, понаблюдав полет, окончили воскресную школу и пошли учениками механика на ипподром, где Уточкин — русский асс — «показывал класс»; здесь же окончили летные курсы и начали самостоятельно подниматься в воздух. Тут — война. Она их не разлучила.

И это обстоятельство спасло им обоим жизни. Да и пассажиру Степанычеву Янису Дореду. Ни Михаил Егорович, ни мой Степаныч профессиональными словечками не пользовались. Потому расхожей фразы «на гробах летали тогда» я от них не услышал. Они свои «Фарманы» хвалили — было за что. Когда в Галиции начался прорыв — Брусиловский, видимо, — они названий не уточняли, — летали они напеременку с Великим князем, авиационным главнокомандующим, начальником русского штаба. И вот, когда наших назад погнали, случилась у Миши незадача. Пришлось садиться «промеж австрияков». Плен, прочие неприятности были неминуемы. Но Степаныч выручил: сел рядом, забрал товарища с его пассажиром. С тем получил свой новый «Георгий». Вскоре Степаныч снова выручил Михаила