Плот "Медузы"

Вернулся Пуанье — Мортье нас ждет. Я залпом допил кофе, и вот мы уже в такси — его оплачивает Мортье. Отныне каждый шаг все больше закрепощал меня.

Издательство «Декан» в ту пору еще ютилось в ветхом строении, расположенном в глубине заднего двора на улице Мазарини. Кабинет Мортье помещался в верхнем этаже. Из окон открывался великолепный вид: деревья, сады, купол Академии, конец моста Искусств, фасад Лувра. Пол угрожающе шел под уклон. Иногда стулья съезжали по нему куда-то вниз. В темном, заваленном брошюрами коридоре нам повстречался человек с кротким ангельским и при том исполненным величия лицом. «Поль Элюар», — шепнул мне Пуанье. Нам пришлось немного подождать.

Мортье, не вставая с места, указал нам на стулья медлительным движением тяжелой, негибкой руки, которую опускал на стол с такой осторожностью, точно раскручивал тугие пружины. И так же неспешно улыбнулся, устремив на нас странно пристальный взгляд светлых глаз. Я тогда не знал, что все это были первые симптомы болезни Паркинсона, которая свела его в могилу много лет спустя. Голос Мортье был тверд, но говорил он тоже с расстановкой, как бы тщательно взвешивая каждое слово. Непроизвольная вкрадчивость его повадки в ту минуту показалась мне признаком натуры сдержанной, но властной, умеющей мягко поставить на своем, он, безусловно, нагнал бы на меня страху, не будь я и без того перепуган.

Мортье похвалил мои стихи. Похвалы для меня хуже всякой пытки: что можно сказать в ответ, не становясь смешным? Потом он добавил, что его смущает одно обстоятельство: разумеется, по примеру Лабрюйера я дал своим персонажам имена Никез, Филарет, Клеандр, Оптат, Фульгенций. Но не слишком ли очевидны прототипы моих героев, и в первую очередь мой дед, бывший министр, общественный деятель, не слишком ли легко их узнать, поскольку я не взял себе псевдонима и подписываю стихи своим собственным именем? Я сказал, что вначале у меня было еще более дерзкое намерение — я хотел подписаться: Фредерик Провен, взяв фамилию матери, чтобы ни у кого не оставалось сомнений. «Пусть мои обвинения будут конкретными и личными. Иначе чего они стоят? Сладкий сироп, розовая водица».

Он медленно поскреб себе висок. Потом улыбнулся. Ладно, он не хочет уступать мне в смелости, не надо псевдонима. Но не надо и Провена — это будет слишком нарочито и нарушит замысел книги. Пусть на ней стоит мое настоящее имя. Кстати, звучит оно хорошо. Фредерик Легран. Легко запомнить. Как прусский король Фридрих Великий. И перекликается с именем героя Флобера. Постойте-ка, а что, если подписать: Фредерик Моро? Не стоит? Вы правы. Начнут искать тайный смысл и даже двусмыслицу. А как с названием? Вы подумали о нем?

Я еще в такси пытался придумать название. Как я набрел на него? Трудно сказать. Я шарил глазами, ища подсказки. Какого-нибудь знака, слова. В галерее Шарпантье была ретроспективная выставка Жерико. Может, я заметил на афише его имя? И оно вызвало ассоциации? Так или иначе, я вдруг подумал: «Плот «Медузы». Никакой другой вариант мне в голову не приходил. Поэтому я откашлялся и неуверенным голосом предложил его Мортье. Прежде чем дать ответ, он, казалось, попробовал название на вкус. «Что ж… недурно…» Он улыбнулся как бы про себя. Повторил: «Недурно…», а Пуанье закричал: «То есть как это — недурно! Изумительно! Эпоха — бушующий океан! Общество — плот, который сносит течением, а на нем те, кто пытается спастись! Они ненавидят друг друга! Пожирают друг друга! И над их головами свистят змеи! Лучше не придумаешь!» Мортье начал приводить в движение пружины своей шеи и обратил свою улыбку к Пуанье: «Вы по-прежнему хотите… написать… предисловие?» Пуанье побледнел: «Что означает ваш вопрос? Вы предпочитаете, чтобы это был академик?» Мортье ответил своим размеренным голосом: «Нет, но… Тцара. Или… Арагон. Или его друг… Бретон. На худой конец Кокто… Вы понимаете… мой замысел? Чтобы с первых страниц… стало ясно… направление… А вы как считаете?» спросил он меня, с трудом поворачивая голову, точно кабину подъемного крана. Но Пуанье стал горячо возражать: «Нет! Не лишайте меня этого права! Если хотите, можете мне не платить, но дайте высказать то, что у меня на сердце! — (Мортье дружелюбно посмотрел на него.) — Обещаю вам, это будет громовая статья», — с жаром продолжал Пуанье. Мортье прервал его, подняв три пальца вверх: «Ладно… ладно… Согласен, раз вам так хочется… И я вам даже заплачу… Конечно, немного… И вам тоже… — добавил он, обращаясь ко мне, — заплачу очень мало… По крайней мере поначалу… Мы для пробы отпечатаем тысячу экземпляров… Остальное зависит от того, как примет пресса. Может быть, нас ждет провал, а может, наоборот, успех… Людям нравится, когда их публично бьют кнутом, французской буржуазии свойствен мазохизм… Она ведь не глупа и знает свои беззакония, пороки и даже предчувствует свою судьбу… Но все-таки читатели могут шарахнуться от ваших поэм… Ведь вы норовите плеснуть купоросом прямо им в лицо… и никому не даете увернуться от брызг».