Пловцы

К середине лета интерес к трещине начинает рассеиваться, и наше внимание постепенно переключается на другие вещи: установка новых энергосберегающих душевых смесителей в раздевалках, дело о пропаже очков-«шведок» у проректора Аннетт (до сих пор не раскрыто), предполагаемый инцидент с лапанием на третьей дорожке (предполагаемый лапатель выведен из здания охраной за пять минут), драка на седьмой дорожке («Он отказался пропустить меня!»), новый психоделический купальник Анжелиты с радужным водоворотом, винтаж 1969 года (все в бассейне единодушны: это хит!), душераздирающая жара на земле – опустошенные водохранилища, пересохшие сады, задыхающиеся собачки – которая не подает признаков того, что когда-нибудь отступит. Бывают дни, когда мы едва вспоминаем о трещине, хотя она и продолжает неожиданно всплывать в нашей ночной жизни на суше.

Прошлой ночью мне приснилось, что мне в глаз попала заноза. Но большую часть времени она просто присутствует на заднем плане, слабое, но нестираемое бритвенно-тонкое нечто на периферии нашего мира. Мы настолько привыкли к трещине, что через некоторое время просто перестали ее замечать.

И когда однажды мы вдруг поняли, что, пока мы не смотрели, трещина исчезла, мы стали спрашивать себя: может быть, мы слишком привыкли к ней? Может быть, мы стали воспринимать ее как нечто само собой разумеющееся? Была ли она на самом деле? (Может быть, нам это только показалось

?) «Могу поклясться, что видел ее сегодня утром», – сказал Леонард с четвертой дорожки. И хотя многие из нас испытали облегчение от того, что трещины больше нет, – «Она начинала уже действовать мне на нервы», – сообщила любительница плавания на боку Шеннон, – некоторые из нас сразу начали скучать по ней и питать тайные надежды на ее своевременное возвращение. Было ощущение, будто мы что-то потеряли, будто что-то в нас умерло. «Мне было очень приятно смотреть на нее каждое утро перед работой», – сказал кто-то. Кто-то еще добавил: «Каждый раз, когда я проплывал над ней, я испытывал тихое волнение». Элис плавала как обычно, но когда вышла из бассейна, от нее не исходило обычного сияния. «Что-то не так», – проговорила она. А те из нас, кто медленно плавал по первой и второй дорожкам и все время собирался как-нибудь подплыть поближе, чтобы внимательно рассмотреть трещину, теперь начали сожалеть о своей медлительности. «Я думал, она всегда будет там», – сказал кто-то. Кто-то другой заметил: «А вот

теперь мне страшно».

Главный вопрос – куда она делась? Впала в спячку? Ушла в ремиссию? Или ей просто захотелось взять выходной? Может, мы что-то не так сказали? («Ее значимость переоценена». «Бессмысленная потеря времени». «Слишком много пустых разговоров».) Или сделали? («Давайте попробуем игнорировать ее и посмотрим, что выйдет».) Могла ли она – к слову – спонтанно регрессировать? Каковы шансы на ее повторное появление на той же дорожке? Один к двум? Два из трех? Никаких? Зеро? Ноль? Возможно ли, что трещина все еще с нами и только какие-то уникальные изменения в ее составе привели к тому, что она стала невидимой даже для самого проницательного человеческого глаза? Или она все еще таится и подобно спящей болезни взяла небольшую передышку, прежде чем пробудиться и в полную силу вернуться к жизни? Или она просто устала от нас и решила перебраться в другой, лучший, более желанный водоем? Может быть, в бассейн с черным дном на заднем дворе Велливеров (бар с бассейном)? Или в двухэтажный фонтан азиатского фудкорта в атриуме торгового центра (монетки!

). Или еще хуже, она просто устала быть самой собой? «Самоубийство», – решает кто-то. Другой заключает: «Ушла».