Плутовской роман в России. К истории русского романа до Гоголя

Однозначно отличающаяся по содержанию и стилю от эпизодов в Фалалеевке, но в деталях, возможно, равным образом опирающаяся на украинское предание часть рассказа Чистякова – это раздел о «чудаке» Иване (Часть V, гл. 10–15). Степанов указывал в примечаниях к своему изданию «Российского Жилблаза» на то, что этот образ морального философа, странствующего по Украине, обнаруживает чёткие параллели с жизнью известного украинского философа Г. С. Сковороды. Жизнеописание этого учёного, жившего с 1722 по 1792 гг., которое издал в 1794 г. его ученик М. И. Коваленский, распространялось в рукописном виде, и вполне вероятно, что его образ знал также украинец Нарежный. В Украине в XVIII и раннем XIX столетии были известны и другие странствующие философы[763].

Правда, Степанов должен сам признать, что только условия жизни Ивана, но не его уроки подобны тому, о чём говорил Сковорода. Эти уроки Ивана – своего рода комбинация Евангелия, стоицизма и учения Руссо. Внутри романа как целого они выполняют функцию, выпадавшую в старых плутовских романах на долю отшельников, паломников и учителей морали. Они – моральный противовес аморальной светской жизни и должны дать самому главному герою масштаб, с помощью которого он сможет измерять степень тщеславия света. Например, в «Симплициссимусе» мудрый и высоконравственный гофмейстер (отец «сердечного друга») наставляет молодого авантюриста Симплиция в том, что касается морали и демонстрирует ему отдельные уроки морали на практическом примере окружающего мира[764]. Подобно этому и автор «Российского Жилблаза» вновь и вновь даёт учителю морали Ивану возможность с помощью переживаний во время совместного с Чистяковым странствия наглядно показать ему значение и действительность изложенных уроков. Вполне в духе старой моральной сатиры в главах об Иване постоянно сменяются объяснения морального учения, взгляд на отрицательный пример и «оценка» этого примера в духе изложенного морального учения. Так фигура, опирающаяся, вероятно, на украинскую историю, перенимает функцию, которая связывает её со старым плутовским романом и в самом общем виде с сатирой.

С традицией сатиры «Российский Жилблаз» связывают также говорящие имена, которые уже Чулков вводил в отдельных случаях в русский плутовской роман. Потом они встречались в русских «романах нравов» на рубеже веков и очень многочисленны в романе Нарежного. Из множества примеров назовём здесь только некоторые важнейшие. Так, добрый и доверчивый, легко становящийся жертвой обмана провинциальный отец семейства носит фамилию «Простаков» (от слова «простак» – простой, примитивный, ограниченный человек[765]), и значение этой фамилии, легко устанавливаемое уже само по себе, ещё подчёркивается, когда позже о легковерии Простакова и обмане, совершённом Головорезовым, рассказывают люди с фамилиями «Дураков», «Филин», «Простофилин»[766]. Также однозначна фамилия «Головорезов», избранная для закоренелого злодея и преступника, в то время как этот преступник, появляясь под личиной элегантного «князя», присваивает себе фамилию «Светлозаров» (составленное из слов «светло» и «заря», утренняя или вечерняя). Фамилия же «Чистяков» указывает (со своим корнем «чист») на начальную наивность главного героя его стремление к чистоте[767]

. Говорящие имена получают и менее значительные второстепенные персонажи; так, влюбленный и любимый зовётся «Любимов»[768] (от слова «любимый»), фамилия богатого, но глупого – «Куроумов»[769] (от «куриного разума») и т. д. Иногда только отдельный эпизод имеет решающее значение для наречения имени, как, например, в случае с Хвостиковым (от слова «хвостик»). На маскараде масонов он, одевшись чёртом, носит хвост, который у него отрывают гусары, ликвидирующие штаб– квартиру ложи

[770]. Кроме русских говорящих имен используются, подобно «Жиль Бласу», и иноязычные, например, «Латрон» (от лат. latro, latronis – разбойник, разбойники. – Прим. пер.) для бессовестного властелина, «Бибариус» (от лат. bibere – пить. – Прим. пер.)

для склонного к возлияниям филолога или «Madame Amure'z» (от французского amoureuse влюбчивый. – Прим. пер.) для владелицы сомнительного «пансиона», занимающейся сводничеством[771].

Подобно Чулкову, наряду с такими говорящими именами появляются и очевидно «романические» имена, которыми оснащаются прежде всего фигуры, склонные к сентиментальности, к примеру, «Никандр», «Ликориса» и т. д. (причём, правда, у Нарежного, в противоположность Чулкову, говорящие имена решительно преобладают). Так, отдельные фигуры характеризуются уже своими именами как определённые типы, введённые в определённую функцию и соподчинённые определённой группе лиц или стилистическому слою. Это техника, которая точно так же связывает Нарежного с традицией западноевропейского плутовского романа, как и с «Неонилой» или «Евгением».