Плутовской роман: Жизнь Ласарильо с Тор-меса, его невзгоды и злоключения. История жизни пройдохи по имени дон Паблос. Хромой Бес. Севильская Куница, или Удочка для кошельков. Злополучный скиталец, или Жизнь Джека Уилтона .

Было бы утомительно перечислять все дышащие гневом или любовыо девизы рыцарей, собравшихся на этот турнир. Для краткости опишу лишь несколько щитов. На одном из них глаза молодых ласточек, которые были вырваны, но снова водворились на место, и тут же надписи: «Et addit et adimit» [100]— «Ваша красота ослепляет меня и вновь возвращает мне зрение».

На другом щите красовалась сирена, с улыбкой взиравшая на разбушевавшееся море, где гибли корабли; это означало, что жестокая женщина хохочет, распевает и смотрит с презрением на слезы своего возлюбленного и на его бурное отчаяние; тут же был девиз: «Cuncta pereunt» [101]

— «Тщетны мои старания».

Третий рыцарь, пострадавший от сварливой, неверной и распутной н{ены, прибег к такой аллегории. На своем щите он велел изобразить, как приводится в исполнение закон Помпея, карающий отцеубийц: мастер изобразил человека, посаженного в мешок вместе с петухом, змеей и обезьяной; это означало, что жена рыцаря криклива, как петух, ядовита, как змея, и похотлива, как обезьяна; сии ее свойства вконец доконали несчастного, и он был ввержен в море скорбей. Девиз гласил: «Extremum malorum mulier» — «Женщина — худшая из бед».

Четвертый рыцарь был заподозрен в ереси, и его непрестанно преследовали тайные соглядатаи и шпионы, вымогавшие у него деньги, посему он решил, что лучше всего отделаться от них, избавившись от своего состояния. Намекая на это, он вздумал изобразить множество слепых мух, чьи глаза закрылись от холода; тут же стояли слова: «Aurum reddit acutissimum» [102]

— «Золото — лучшее лекарство для глаз».

Пятый рыцарь, чья возлюбленная заболела чахоткой и не внимала любовным мольбам, символически изобразил свою горесть в виде виноградных гроздей, которые засыхали на лозе, ибо из них не выжимали сока. К этому относился девиз: «Quid regnum sine usu?» [103]

Больше я не буду описывать щитов, но там было их еще с добрую сотню. Довольно и приведенных примеров, дабы составить себе представление о сем великолепном параде, равного коему еще не было во Флоренции.

Подробно рассказывать, как сражался каждый из рыцарей, значило бы дать описание всех приемов борьбы на турнирах. Иные из них припадали к шее копя и, признавая себя побежденными, ломали свое копье. Другие ударяли в пряжку, вместо того чтобы ударить в пуговицу, и, словно точа свои копья, медленно терли их о латы противника, не причиняя ему ни малейшего вреда. Третьи наносили удар крест-накрест по левому локтю противника и, изволите видеть, не желали покинуть арену, не получив раны, — такой обуял их пыл. Четвертые, опасаясь, что их выбьют ударом из седла, когда дело доходило до решительной схватки, клали копье на правое плечо и отступали, не осмеливаясь ринуться вперед. Один с чудовищной яростью нацелился на переднюю луку седла своего соперника и метнул копье менаду его ног, но даже не задел его и поднял кверху не замаранное кровью копье, словно шест. Второй прижал копье к носу или нос к копью, словно собирался стрелять из мушкета, и поразил правую ногу копя своего оруженосца.

Лишь один граф Суррей, мой господин, не посрамил своей чести и заставил всех своих противников отчищать доспехи от пыли; в тот день он стяжал великую славу и навеки прославил Джеральдину. Еще никогда герольды не трубили в честь столь расточительного победителя (не то чтобы он обогатил соперников, по-царски одарив их деньгами, нет, он наносил им такие страшные удары, что их мантии, шляпы и доспехи были прямо искрошены, и он мигом расточил все доходы с их имений за последние десять лет).

Что же еще вам поведать? Трубачи провозгласили графа победителем на турнире, трубачи провозгласили Джеральдину несравненной красавицей, прекраснейшей из женщин. Все наперебой восхваляли его. Герцог Флорентийский, чье имя было (если память мне не изменяет) Паскуале де Медичи, с невероятным пылом умолял графа остаться у него. Но граф отказался: ему было желательно посетить все знаменитые города Италии и там проделать то же самое. Ежели вы спросите меня, почему он не начал с Венеции, я отвечу, что он захотел получить боевое крещение во Флоренции, на родине своей дамы. Он положил себе вернуться в Венецию и совершить там подвиги, достойные анналов и восхищения потомства, но его намерениям не суждено было осуществиться, ибо когда он пировал и веселился с герцогом Флорентийским, к нему прибыл гонец от короля, его повелителя, с депешей, наказывавшей ему как можно скорее возвратиться в Англию. Сие подсекло под корень его честолюбивые замыслы, и ему волей-неволей пришлось отбыть в Англию, а я с моей куртизанкой продолжал путешествие по Италии.

Не ведаю, что приключилось с графом после нашей разлуки, но Флоренцию покинули мы оба, и, возгоревшись желанием увидеть Рим, столицу мира и первый из всех городов, я махнул туда со всеми своими пожитками.