По делам их

— Спасибо, — кивнул Курт; обернулся к наставнику, с улыбкой разведя руками. — Похоже, сегодняшний урок окончен, ваше высокопреосвященство. Спасибо, что расходуете на меня свое время; вы ведь теперь не обязаны…

— Обязан, — серьезно возразил кардинал. — Иди, не заставляй духовника ждать.

— Спасибо, — повторил Курт и, развернувшись к Бруно, бросил ему клинки. — Держи. Потрать время с пользой.

Тот поймал оба кинжала — довольно ловко, и мысленно Курт похвалил его: месяц назад или выронил бы, или промахнулся, или вовсе ухватился бы за лезвие.

— Ненавижу эту поножовщину, ты же знаешь, — недовольно покривился Бруно; он улыбнулся с неприкрытым злорадством:

— Знаю. Вперед, воитель. Желаю удачно умереть.

К главному корпусу академии святого Макария Курт шагал быстро, щурясь на нисходящее к горизонту желтое солнце и уже смутно догадываясь, о чем намеревается говорить с ним его духовный наставник. С того дня, как умирающий, почти истекший кровью господин следователь после своего первого дела был доставлен в alma mater, и впрямь прошло достаточно времени; и сколь бы ни было отрадно бывшему выпускнику пребывание в воспитавших его стенах, пора уже и подумать о возвращении к службе…

По тому, с каким торжественно-приветливым лицом шагнул к нему навстречу духовник, Курт понял, что не ошибся; прикрыв за собою дверь, он остановился, принимая благословение, и шагнул вслед за рукой, потянувшей его к скамье.

— Садись-ка, — поторопил его наставник, усаживаясь, и Курт подумал вдруг, как его духовный отец сильно сдал за последнее время; видя его каждый день в течение десяти лет обучения в академии, этого почти нельзя было заметить, однако, стоило покинуть родные стены всего-то на два с небольшим месяца — и Курт, вернувшись, осознал, насколько постарел его и без того немолодой наставник, и за те три месяца, что он провел здесь, зализывая раны, ощущение это лишь крепло…

Он сел рядом, глядя неотрывно в лицо духовника, и тот вдруг грустно усмехнулся.

— Я неважно выгляжу, верно?

Курт смутился, опустив взгляд, и пробормотал тихо:

— Вы всегда меня знали лучше меня самого, отец…

— Ой ли… — посерьезнев, вздохнул отец Бенедикт. — Ты понимаешь, зачем я хотел говорить с тобой?

— Наверное, понимаю. Рай кончился, пора возвратиться к делу.

— Не хочется?

Курт вскинул взгляд, покачав головой уверенно и решительно.

— Нет, я не это имел в виду. Да, вернуться… домой… было здорово, но это не означает, что я не желаю приступать снова к службе. Praeterita deсisa,[2] я вполне оправился и…

— Оправился ли? — осторожно спросил наставник, и Курт умолк, глядя в пол у своих ног. — Ты помнишь, о чем мы говорили с тобой, когда ты выздоравливал? Ты обещал подумать.

— Обещал, — кивнул он. — Но также сказал, что уверен в неизменности уже тогда принятого решения. Я не желаю сидеть в архиве — за бумагами, книгами, чернилами…

— Я снова хочу спросить, тем не менее — тебя все еще прельщает работа следователя? После всего пережитого?

— Тогда и я спрошу снова — вы уверены, отец, что после всего этого следователь из меня будет никудышный?

— Господь с тобой, я так не думаю. — Отец Бенедикт тяжело вздохнул, кивнув: — Хорошо. Пусть так. Возвращайся на службу. Однако есть некоторые изменения; ты ни в чем не повинен, скажу сразу. Просто было проведено… что-то вроде всеобщего совещания, где было решено, что мы, кажется, ошиблись, отсылая выпускников в одиночестве на новое, не обжитое Конгрегацией место. Ведь, не дай Бог, возникнет сложная ситуация — и новичку придется дожидаться помощи днями, как тебе, не зная, что делать…

— … и, быть может, более опытный дознаватель сразу увидел бы то, чего не разглядел я, — невесело договорил Курт; наставник развел руками:

— Приходится допускать и такую вероятность. В любом случае, мальчик мой, вывод один: надо работать иначе.

— Id est…[3]

— начал Курт нерешительно, и тот кивнул снова:

— Да. Теперь ты отправишься в город, где уже есть наши братья — напасешься опыта, обкатаешься; а уж после будет видно, где и как ты продолжишь, если все еще сохранишь тягу к службе инквизитора… Думаю, Кельн — самое подходящее место.

Курт замер, не говоря ни слова, все так же уставясь в камни пола; минута прошла в абсолютном безмолвии.

— За что вы со мной так? — спросил он, наконец, тихо; отец Бенедикт вздохнул, опустив ладонь на его руку, тоже понизил голос:

— Praeterita decida — так ты сказал? Я вижу, что оно осталось с тобою… Но бегать от прошлого нельзя вечно, мой мальчик. Когда-нибудь оно вернется к тебе само, и, как это всегда бывает, внезапно, когда ты менее всего этого ждешь. Иди к нему сам. Посмотри на него; быть может, не так все и страшно…

— Не страшно?.. В этом городе, отец, две семьи, потерявшие близких, и две сиротские могилы на бедняцком кладбище; не так все страшно, вы сказали?

— И тюрьма, из которой ты был взят в академию, еще стоит, — мягко добавил наставник; Курт засмеялся — зло и болезненно.

— Значит, смогу по ней прогуляться.

— Быть может, так и стоит поступить? Послушай меня; ведь я десять с лишком лет был твоим духовником — неужели ты мне не веришь более?