По долинам и по взгорьям

И вот начал я «преследовать» белых, лежа на санях, в упаковке из собачьих дох. Временами терял сознание.

А когда приходил в себя, видел тянувшиеся навстречу вереницы грязных, оборванных пленных. По обочинам дороги валялись полузанесенные снегом трупы колчаковцев, торчали брошенные противником пушки, повозки, кухни.

Таким образом я добрался до станции Тайга, где части 27-й и 30-й дивизий только что разгромили соединение польских легионеров. Отсюда меня отправили с санитаром в Томск, занятый уже 2-й бригадой нашей 30-й дивизии.

Сначала меня определили в гостиницу «Европа», где размещался хороший хирургический госпиталь, брошенный белыми. Однако там я не задержался. Дежурный врач установил, что я не только ранен, но и болен сыпным тифом. Меня перевезли в другой, инфекционный, госпиталь.

Ослабленный тяжелым ранением, почти два месяца боролся я со свирепым сыпняком. Потом мне сделали операцию: извлекли пулю, застрявшую в ноге. И только в апреле 1920 года закончилось мое лечение.

В погожий весенний день вышел я из здания армейского эвакопункта, держа в руках денежный аттестат, пачку ассигнаций и заключение военно-врачебной комиссии. В заключении было написано:

«Признать годным к нестроевой службе во фронтовом тылу. В целях быстрейшего восстановления здоровья обеспечивать усиленным питанием в течение трех месяцев».

Раздумывая о том, что делать дальше, случайно встретился с Иваном Карловичем Спариным. Бывший лекарь полка имени Малышева, оказывается, работал теперь старшим инспектором санитарного отдела 5-й армии. Узнав о моем положении, Иван Карлович предложил мне занять должность комиссара санитарных поездов, курсирующих на линии Томск — Тайга — Новониколаевск.

— Конечно, санитарная служба — это не конная разведка. Но и мы делаем очень важное дело — возвращаем в строй больных и раненых красноармейцев. Так что ты, дружище, не стыдись этой работы. Да, пользуясь обстановкой, нажимай на самообразование: знания нам нужны не меньше, чем боевой опыт, — так напутствовал меня старый коммунист товарищ Спарин.

И я стал комиссаром санитарной службы. Помня совет Ивана Карловича, с жадностью читал книги, внимательно слушал лекции, доклады. Бывало так: утром, беседуя с красноармейцами, разъясняешь им, в чем суть современного капитализма, а вечером на курсах комиссаров сам сдаешь зачет по политической экономии.

Нередко приходилось участвовать и в операциях по уничтожению белогвардейского охвостья, различных банд, которые занимались террором и грабежом. А тем временем наша тридцатая несла службу в Забайкалье, на реке Селенга, прикрывая советскую границу. За героический поход от Омска до Иркутска и уничтожение остатков колчаковской армии 30-я дивизия была награждена почетным революционным Красным Знаменем Реввоенсовета республики. Ей присвоили наименование «Иркутская».

Летом я получил письмо из родного полка от своих друзей Павла Быкова и Михаила Курилова. Они передавали привет от всех земляков и приглашали к себе, обещая угостить вкусной селенгинской рыбой.

Но осенью 1920 года 30-я дивизия была переброшена на Южный фронт.

Там она вновь отличилась — на этот раз в борьбе против Врангеля. Мои однополчане-малышевцы штурмом брали Чонгарские укрепления и вместе с другими советскими полками освободили от белогвардейцев Крымский полуостров.

Здесь, у берегов Черного моря, и закончился героический поход нашего прославленного соединения, прошедшего по долинам и по взгорьям славный боевой путь в суровые незабываемые годы гражданской войны.