По дороге могущества. Книга третья: Падение. Том І

Сдвинув брови, я отвёл глаза.

— Боюсь с рассветом ничего не изменится.

— Что? — парень вскинул брови и растерялся. — Почему это?

— Потому что правила изменились, — я посмотрел ему в глаза. — И теперь им плевать на время суток.

У практиканта задрожали губы и он, схватившись за голову, сполз по стене на пол.

— Дерьмо…

— Оно самое. И именно поэтому нам надо выбраться отсюда и добраться до этого твоего исследовательского центра.

Парень некоторое время подавленно молчал, а потом шмыгнул и нервно сложил на груди руки.

— Но как нам это сделать?

Я задумчиво опустил взгляд на свои окровавленные ладони.

— Нам потребуется оружие. Очень много оружия…

* * *

Гудение. Непрерывное, монотонное гудение, поселившееся в голове — это было первое, что я почувствовал после того, как образы из прошлого выпустили меня из заточения. Выпустили, а сами испарились. Растеклись, словно чернила на упавшем в воду листе.

Не помню, когда именно мне удалось открыть глаза, просто вдруг пришло осознание, что я лежу, уставившись в ночное небо, в которое улетает наполненный угасающими искрами дым.

Мыслей не было, их все поглотило гудение. И это было прекрасно — ни о чём не думать, никуда не стремиться, ничего не чувствовать. Лишь абсолютный покой и умиротворение.

Но вскоре пришла боль. Она зародилась в правом боку, прямо под рёбрами, и постепенно нарастала, требуя к себе внимания. Поначалу я старался её игнорировать, изо всех сил цепляясь за ускользающее равнодушие и отрешенность, желая остаться в пустоте, но с каждым жгучим уколом делать это становилось всё сложнее. Она, словно назойливый комар, кусала и кусала, заставляла вновь почувствовать своё тело, пробудить эмоции, вернуться в реальность. И, в конце концов, ей это удалось.

Хрипя, я едва слушающимися пальцами онемевшей руки схватился за пульсирующий бок. Во рту пересохло, всё тело охватила дрожь, а обрушившийся на меня шквал нарастающих звуков давил на стенки черепа: крики, вопли, стоны, треск пламени и бьющий по перепонкам стук сердца.

— Э-эй, Сар, Са-ар. — Надо мной кто-то склонился и заглянул в лицо. — Спокойно, братишка, сейчас дам воды.

Мою голову аккуратно приподняли и приложили ко рту горлышко фляги. Ледяная вода полилась в горло и я поперхнулся. Поивший меня дождался, пока кашель пройдёт, и снова наклонил флягу. Сделав ещё с пяток глотков, я отвернулся.

— Это всё отходняк от кровавого заклинания, — пояснил мужчина, закручивая крышку. — Сушняк, слабость, дезориентация и приступы ярости. Ну-ка, посмотри на меня.

Воспалённые глаза нашарили размытую фигуру и она вскоре превратилась в Вильяра Тэка, озабоченно смотрящего на меня. Голова и левая сторона лица у него были перебинтованы окровавленными бинтами, губы разбиты.

— Ну как, не возникает желания меня избить, сожрать или ещё как изощренно покалечить?

— Не-а. — Выдавил я из себя и сглотнул. — Живи пока…

Вил хохотнул.

— Премного благодарен. Кстати, я тут в твоей сумке пошарился, зелья исцеления да обезболивания позаимствовал. Держи, тебе тоже не помешает заглотить.

Раздался лёгкий перестук стекла о стекло, а затем Тэк поочередно дал мне выпить флаконы с алхимическим снадобьем, которое, едва растеклось по груди, уже дало положительный эффект: боль притупилась, шум в голове стал стихать, дрожь постепенно сошла на нет.

— Повезло, что у тебя все склянки подписаны. Это ты хорошо придумал. — Он убрал пустую тару обратно в сумку.

— Не… эт не я, — скривившись, я осторожно вытянул затёкшие ноги. — Есть у меня друг, ж-жаброид-алхимик, это его полезная привычка…

Дождавшись, когда обезболивающее подействует в полную силу, я предпринял попытку подняться, но при первых же движениях боль в правом боку вспыхнула с новой силой и изо рта вырвался стон.

— Осторожней, — Вильяр придержал меня и помог медленно сесть. — У тебя рана серьёзная, нужно больше времени на регенерацию.

Кивнув ему, я немного отдышался, а потом поднял взгляд и осмотрелся вокруг. Моему взору открылась безрадостная картина: лежащие вповалку изрубленные тела, помогающие стонущим выжившим понурые люди; мужчины и женщины, баюкающие в объятиях своих погибших жен, мужей, родителей и детей; хромающая, окровавленная лошадь, бредущая без седока среди наспех разведённых костров.