По дороге с облаками

Женщина надолго задержала на мне взгляд, затем отвернулась и некоторое время сидела молча. Это явно давалось ей с большим трудом. Два с половиной триместра благополучной беременности наполнили ее щеки мягким румянцем, бедра — несколькими килограммами лишнего веса, душу — гордостью за собственную причастность к великому таинству репродукции, а ее дни — скучными сериалами без убийств и жестокости. Среди подруг, вероятно, были все больше незамужние (ей едва ли исполнилось двадцать два), а с ними она теперь говорила на разных языках.

— А какой у вас срок? — не выдержала она, наконец.

— Шесть месяцев, — сказала я и погладила портфель.

— Мальчик или девочка?

— Девочка.

— Правда? И у меня девочка! — почему-то обрадовалась собеседница. — А вы выбрали имя?

— Да. Катерина.

— Хорошее имя, — одобрила русоволосая. — Правда, мой муж расстроился, когда узнал, что будет дочка. Сына хотел. А ваш?

— Я не замужем.

В глазах над румяными щеками снова заиграл калейдоскоп неприятных чувств — недоумение, жалость, недоверие.

— Как же вы обходитесь одна? — снова спросила она, предусмотрительно задушив в себе ряд более интересных вопросов, как то: «Куда девался папаша?», «Почему не сделала аборт?», «На что собираешься жить?» и так далее.

— Отлично обхожусь! — бодро заявила я и почесала левое ухо. Оно всегда чешется, когда я много вру.

— Но ведь ребенку нужен отец! — продолжала настаивать русоволосая. — И вообще, неужели у вас никогда не возникает трудностей, с которыми невозможно справиться самой?

— Почему же, возникает.

Из-за поворота в ближайший квартал появилась старенькая иномарка, за лобовым стеклом которой мелькнули пышные усы редактора Розумовского. Я встала, не отнимая портфель от груди.

— Вы знаете, иногда так трудно становится, что легчает только от стакана водки. Ну, ничего. Если повезет, сегодня заключу контракт, продам Катьку, и бедам конец.

Румянец сошел с лица моей бедной собеседницы. На мгновение я даже испугалась, что перегнула палку, но сразу же успокоила себя тем, что настоящая беременная за такую настойчивость могла ни то что перегнуть, а и сломать ту же палку прямо о спину в болониевом пальто.

Женщина открыла рот, готовясь сказать что-то невообразимо значительное и осуждающее, но редактор Розумовский уже вылез из машины и махал мне рукой. Я отдала русоволосой пионерский салют, резко повернулась на каблуках и пошла в сторону типографии, виляя отдавленными ягодицами.

Женькина мансарда

В крошечной однокомнатной квартирке моей подруги Женьки царил ужасающий беспорядок. Сама Женька сияла так, будто вместо мозга в ее голове была вольфрамовая спираль, а из пятнистого ковра в пятки поступало электричество. Такое положение вещей несколько настораживало: все три года нашей дружбы прошли под слезно-серым знаменем Женькиной меланхолии, единственным положительным последствием которой был абсолютный порядок в доме подруги. По правде говоря, Женька имела все основания для того, чтобы обижаться на собственную судьбу. Жизнь ее не складывалась, словно тугой зонтик, который вечно начинает упрямиться в тот самый момент, когда к остановке подъезжает нужный троллейбус.

Лишив Женю родителей еще в младенческом возрасте, страховая компания под названием «Судьба» выплатила сироте небольшую компенсацию в виде разнообразных талантов: еще в детстве у нее обнаружился абсолютный слух, который в юности подкрепился глубоким и чувственным, как у Полины Агуреевой, голосом. Женя проявляла недюжинные способности к живописи — могла нарисовать невероятно достоверный портрет или замечательный натюрморт. Причем делала это, полагаясь лишь на свою интуицию, так как никогда не обучалась художественному ремеслу.

Но бабушка Жени, Калина Николаевна — женщина с характером сталевара и барственностью директора нефтеперерабатывающего завода — не хотела и слышать про поступление в Пустошевский институт культуры и искусств, которым грезила Женя.

— Акварель на хлеб не намажешь! — заявила она однажды и по своему обыкновению сложила сухие светлые губы в жирную точку.

Так Женя попала в Зеленоморский кулинарный техникум, откуда вернулась без прежних персиковых круглых щечек и светлых надежд на будущее. Выглядела она так, будто все три года работала подопытной собачонкой в институте диетологии, а не изучала технологию хлеба, кондитерских и макаронных изделий, как утверждалось в дипломе цвета копченой рульки.

Теплое, можно даже сказать горячее место в офицерской столовой ждало горе-кулинара сразу же после выпуска: об этом позаботилась хорошая бабушкина приятельница, кладовщик военсклада.

— И голодной никогда не будешь, и замуж быстро выйдешь, — рассудила бабушка, довольная тем, что практически обеспечила внучку единственными необходимыми любой женщине вещами: едой и мужем.