По дороге с облаками

— Есть у меня семья, так сказать, — продолжал Лишаенко. — Вот моя жена, Алина.

Гена ткнул пальцем в сторону блондинки. Та выпрямилась и обворожительно ему улыбнулась.

— Двое спиногрызов у нас. Наследники.

— А что производит твой завод? — полюбопытствовала Катя.

— Эксклюзивный санитарный фарфор.

Трошина вдруг вспомнила, что папа Лишаенко когда-то был директором местного завода, производившего фарфоровые изделия. Видимо, именно это предприятие Леший «принял» у папы и государства в личное пользование.

— Эксклюзивный фарфор, это как? — осведомилась Лида.

— Это не «как». Это «для как»! — Юра покатился со смеху, а матроны снова удивились.

— Мы производим раковины, унитазы и биде высокого качества, — вдруг подала голос Алина. Женщина произнесла последние слова с чувством глубокого достоинства, будто гордилась каждым писсуаром, сошедшим с конвейера мужа.

— О, биде, — воскликнула Лида. — А как это по-русски?

Юра снова закатился, и теперь вместе с ним не выдержала и Катя. Иностранка часто заморгала густыми черными ресницами.

— Ну, Юрик, теперь твоя очередь рассказывать о своих успехах. Если таковые, конечно, имеются, — Леший, обидевшись, принял язвительный тон. — Чем по жизни занимаются наши бывшие отличники?

— Вряд ли это будет интересно бывшим троечникам, Гена.

Юра откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Волокна его свитера потерлись на локтях, и сквозь истончившуюся ткань просвечивала белая рубашка в синюю полоску. Пару лет назад Катя видела, как Юра грузит товар в супермаркете. Сейчас она чувствовала неловкость и едва уловимое отвращение от того, что ему придется произнести слово «грузчик» перед упитанной кучкой выходцев из высшего общества и их домохозяйками.

— Ну почему же, очень интересно, — настаивал Леший. Видимо, он тоже бывал в том супермаркете.

— Я работаю грузчиком в ночную смену. В дневную пишу.

— Ого. Так ты у нас Пушкин, значит.

Леший довольно потер ладони, будто Пушкиным называлось мясное блюдо в грибном соусе, которое он собирался съесть.

— Не совсем. Я только прозу пишу, — его скулы нервно покраснели.

— Юра, а твои работы публиковались? — вставила, наконец, Зяблик, выглянув из-за массивной груди одной из шатенок.

— Несколько рассказов и одна повесть. В местных журналах. У меня есть еще два романа, но издательства пока молчат.

— А зачем же ты пишешь, если это никому не надо? — не унимался Леший.

Катя подумала о том, что люди с возрастом не меняются. В школе Гена тоже был похож на глупого стаффордширского терьера. Уж если во что вцепится, то оторвать можно только пережав глотку.

— Это мне надо, — ответил Юра сдавленным голосом. — И другим еще будет надо. Не всегда же пища для ума будет цениться ниже, чем товары для жопы.

Блондинка раздраженно скомкала салфетку и встала из-за стола:

— Я выйду на минутку, Гена.

Шатенки последовали за подругой.

— Ты следи за языком, Юрик, — угрожающе повелел Леший. — Здесь дамы.

— Да пошел ты, Лишай!

Юра резко встал, с грохотом отодвинул стул и пошел к выходу.

Повисло тяжелое молчание. Только Толя и Коля продолжали синхронно стучать вилками, уплетая мясное ассорти и запивая его томатным соком. Катя искренне жалела, что согласилась прийти на злополучную встречу. Ради этого она отказалась от встречи с постоянным клиентом, пожилым одноногим адвокатом Игорем Сергеевичем. Адвокат редко, но стабильно пользовался ее услугами, щедро платил и был очень вежлив и обходителен. Перед встречей всегда покупал отличное шампанское и вкусный шоколад.

— А помните, как мы в восьмом классе воровали пончики в столовой? — взвизгнула вдруг Маруся, пытаясь исправить положение, и истерично засмеялась.

Толя и Коля отвлеклись от переработки съестного и захихикали. Пончики они явно не забыли.

За все время Виктор Железнов не проронил ни слова. Катя даже начала сомневаться, действительно ли сутулый чудак в цветном пиджаке — тот самый спортивный общительный красавец, в которого она когда-то влюбилась. Мужчина не ел ничего из принесенного официантами, хотя на вид все блюда выглядели весьма аппетитно и замечательно пахли. Он понемногу отпивал из коньячного бокала и очень внимательным, но, вместе с тем, равнодушным взглядом следил за каждым говорящим.