По дороге в булочную (Сборник рассказов)

А может, ей вигвам построить под Москвой?

А может, на нее пойти мне все ордой,

и выиграть сражение напорами атак,

воздвигнув на макушке ее прелестной флаг.

ЭПИЛОГ

Пыль дорог воспоминаний

и несбыточных желаний

гирей виснет на плече.

И зудит под легким что-то.

Может, печень или почка,

может, орган там другой,

пыль несбыточных желаний

и дорог на водопой,

ус седой и тяжесть знаний

гирей виснут на груди.

Пыль дорог воспоминаний

оседает позади.

И слипаются минуты

как уставшие глаза.

Совершенных действий путы,

как зеленые леса,

за спиной непроходимы.

И грядут такие зимы,

что под вечер за столом

пыль дорог воспоминаний

и несбыточных желаний

поднимается столбом.

И зудит под легким что-то.

Селезенка или орган,

может, там какой другой.

Но затянет снов болото,

одурманит сладким ядом,

и забудешь, что кого-то

так хотел ты видеть рядом.

Пыль дорог воспоминаний

станет словно гладь пруда.

И уже не потревожит

нас с тобою никогда.

20 ЛЕТ

Мерзнут руки.

Льется время.

В коридор летят шаги.

И надежд бушует племя.

Остывают пироги.

Мерзнут руки.

Льется время.

Расплескал случайно час.

Здесь пролились две недели.

Тут все мокро от минут.

Там нечаянно разлили сто четырнадцать часов.

Мерзнут руки.

Тают силы.

Время капает с усов.

И секунда проползает по несохнущей щеке.

Ручейки минут сбегают и несут часы в реке.

Мерзнут руки.

Уплывают, на щеке оставив след,

Две секунды,

Три минуты,

Пять часов

И двадцать лет.

УЖИН

Был вечерний мрак утес.

Полон был коперник звезд.

Южный Крест светил в окне.

Тень лежала на стене.

Вдруг заходит в дом комбат.

Командир, красив, богат.

Звезды светят на плече.

А во лбу горит кокард.

За спиной - мешок харчей.

И зеленый дым петард.

Подошел ко мне комбат.

Сообщил, что очень рад.

Желудь новый подарил.

Сел и трубку закурил.

И, веселые снаружи,

сели мы за стол и ужин.

Льется уж в стакан первач.

Запечен с гусями грач.

Вьется запах деревень.

За борщом летит пельмень.

Едким словом разбавляя,

сыпем соль на расстегаи.

Стуки в дверь слышны давно.

Я снимаю кимоно.

И комбат краснеет тут же.

И, веселые снаружи,

мы ложимся на кровать.

Делать вид, что будем спать.

Но вылазит из забора в подворотне шпик царицын.

И с бессмысленным укором в нас вонзает глазом спицы.

- Почему интересует, что зачем, погладь рубашку! Положи пельмень на место и свари комбату кашку! Положи пальто на место. Положи штаны на место. Положи стакан на место. Положи журнал на место. Положи рукав на стул. Положи ведро на стул. Положи табак на стул. Положи фольгу на стул.

И вот падает на землю,

то что было в небесах.

И уже дрожат колени,

будто ты идешь в коньках.

И становится противно.

И меня тошнит и рвет.

И комбат, надевши гривну,

от меня уходит вброд.

Хитрый дядя шпик царицын

достает свое варенье

и идет кормить синицу

с удовлет, побрал, вореньем.

2:25

Два двадцать пять. Куда позднее?

А ночь темна, и в ней виднее

прожитых зим сугробы льда,

и понедельник, и среда,

и чашки, полные заварки,

и кучи листьев в темном парке,

и вспышки дней, ночной салют,

и проводов холодный спрут,

на холодильнике наклейки,

и все рубли, и все копейки,

ангин прошедших шарф на шее...

И чем позднее, тем виднее.

БАЙРАМ

Туземцы напали на склад с молоком

И пьют молоко и вопли кpичат

И поят своих туземских невест

И поят своих туземчат

А стоpож валяется меpтвым в окне

Ружье его в молоке

А шея его висит на pемне

И муха сидит на носке

Туземцы пиpуют и пьют молоко

Доpвались они наконец

Лишь где-то вдали, где не видно земли

в Финляндию скачет гонец.

СТРАХ ПОТЕРИ

"Слон - это лысый медведь

с длинным носом."

Истина

Я шел, медведь, все дымным лесом, и небоскребы задевал. Живых давил своим я весом. На кости мертвым наступал. Я шел размерно, шаг за шагом. В лесу гудели провода. Я впитывал, как губка, влагу. Мне доставались и еда, и радости всей жизни вольной. Я был похожим на слона: свободный, серый, не подпольный.

Но тут мне встретилась она...

(на этом месте каждый вставляет свою историю)

Теперь на кухне, под гитару, за сигаретой и в очках, опустошая грустно тару, я приобрел тот самый страх.

Такой страшок сидит в затылке.

Мурашки топчут словно звери.

Я ковыряюсь в пицце вилкой

И ощущаю страх потери.

В квартире тихо как в кармане.

Лишь муравей шуршит в диване.

Я жду шагов и скрипа двери.

И ощущаю страх потери.

x x x

Скачет птица вверх ногами

на картине из холста

с полосатыми носками

наливая нам полста

в старый кожаный бумажник

на фламинговом пуху,

потому что это важно,

чтобы лампа наверху

освещала лист бумаги

как иной фонарь Арбат

или как универмаги

в шестьдесят с каким-то ватт,

при условии, что стражник

у невидимых ворот

наливал в стакан бумажник

и мяукал будто кот,

полетел за этой птицей

на витрине за стеклом

круглый, плоский словно пицца

с волосатым животом

он идет понуро в речке

на картине из холста,

на газоне три овечки

без ушей и без хвоста

блеют жалобно про осень,

про дождливые деньки,

и танцуют цифрой восемь

на болоте мотыльки.

ЧЕТВЕРТЫЙ ТОМ

О, дорогие гарпунисты,

Послушайте мои слова.

Вы не слыхали столь же чистых.

Чистей, чем пламя, где дрова.

Где небосводом небосводы

Придавят ногу мне в метро.

Где настигаются народы

Судьбой в бутылочке ситро.

Где Млечный путь уходит в норы,

Сгибаясь ночью червяком.

Где тишина и разговоры

Стучат по доскам каблуком.