До Бангалура почти 500 километров, самолет доставит нас в этот город солнца и зелени менее чем за два часа. Сверху хорошо видны белоснежные стены и башни нового дворца махараджи, аллеи парка Лала Баг и ботанического сада, множество мечетей и индуистских храмов. Сосед по креслу сообщил мне, что в одном из них находится знаменитая статуя богини красоты.
В толпе встречающих нахожу представителей ВОЗ — докторов А. Родда, Г. Четти и Раджа Рао.
Недолгий отдых в гостинице, и вот уже мы на машине мчимся в Майсур.
МАЙСУР
Дорога нелегкая — слева скалы, справа пропасть, на крутых подъемах машина дрожит от напряжения. Встречные машины, проезжая, почти касаются нашей. За рулем доктор Четти. Водитель он превосходный, и, хотя вести машину в таких условиях трудно, он умудряется рассказывать мне о местах, которые проезжаем, и обмениваться шутками
— Вы это увидите еще много, много раз! — восклицает Четти, очевидно, потеряв терпение.
— Но не будет такого чудесного коридора, образуемого корявыми корнями и ветвями одного дерева.
Четти покорно тормозит, и я бегу снимать баньян, или
Под сенью баньяна ничего не растет, он ревниво хранит оккупированную территорию, жадно извлекая из почвы воду и питательные соки. Плоды дерева съедобны. На его ветвях обитает несметное число насекомых, и с их помощью молодые побеги баньяна выделяют натуральную смолу — шеллак, применяемый в лакокрасочной промышленности.
Длинный тенистый тоннель, по которому мы едем теперь, образован ветвями разных деревьев. Их густые вершины прочно сцепились, заслонив дорогу от палящих лучей. Тут прохладно, и потому коридор облюбовали обезьяны. Макаки едва видны среди листвы: зеленовато-желтая шерсть делает их незаметными. Длина тела животного — около 65 сантиметров, хвоста — 25 сантиметров. На красноватом «лице» поблескивают довольно смышленые карие глаза.
Мы тормозим и громко сигналим, надеясь, что обезьяны разбегутся и дадут проехать. Но в каждом стаде отыскивается несколько храбрецов, которые сидят на дороге или чуть пятятся назад, согласовывая свое отступление с движением машины.
— Вот где запасы прекрасных подопытных животных! — восклицаю я с завистью.
— Э, нет, — возражает Четти, — в Индии это сложно: трогать животных ни в коем случае нельзя. Заберется в дом обезьяна — к счастью, заползет кобра — к добру. Хозяин отнесет ее подальше в поле, положит в траву и покорно попросит захаживать еще и еще раз. А будешь с ней непочтителен, пожалуй, еще отомстит, накличет болезнь.
Кобра — всесильное божество. У нас существует праздник «нага панчами» («пятого дня»), посвященный кобре. В дни праздника население выставляет возле домов блюдца с молоком и корзинки с фруктами для змей, хотя известно, что змеи ими не питаются; в лес в это время ходить запрещается, дабы не потревожить покой кобры.
— Вы, европейцы, не можете представить себе, как сильны предрассудки в нашей стране.
— Да и в России до революции их было немало! В первые годы Советской власти тоже приходилось воевать с ними, особенно в Средней Азии и в глухих сибирских деревнях. А посмотрели бы вы на эти места сейчас! Я уверен, что многое изменится, если Индия станет страной сплошной грамотности.
— Нам нужны доступные для всех рабфаки, вечерние школы. Боюсь, правда, что и это не даст таких уж быстрых и ощутимых результатов: ведь в основе всего лежит глубокая убежденность каждого индийца, что всякая жизнь священна.
— Но почему же свою жизнь он не считает столь же священной, как, например, жизнь кобры? Ведь ее укус грозит ему смертью, и было бы логично, если бы, защищая себя, он убил ее?
— А кто знает, чья душа переселилась в тело этой змеи, — мечтательно произносит Четти.
— Но сами-то вы убили хоть одну змею? Или вы тоже верите в переселение душ?
— Перестаньте волноваться, дорогой доктор, — трогает меня за руку Четти. — Мой народ слишком часто встречал змей, шакалов и тигров в образе людей, чтобы не поверить в то, что и люди могут скрываться в облике зверей. Только звери куда безобиднее.