По кличке Рейнджер

– Ты теперь не просто офицер и мой подчиненный. Ты теперь наш брат. Понимаешь, что это означает?.. Ты готов умереть за нас, мы за тебя… Множество легенд о диверсионных группах – мол, раненых бойцов добивают, чтобы те не достались врагу… Бред! Закон спецназа – раненых мы выносим любой ценой. Ты теперь член нашего братства, Влад… Ты готов к этому?

Влад, понявший, что это не пустые слова, кивнул, ощущая, что в этот момент в его жизни происходит что-то очень важное. Это как присяга. Или посвящение… Здесь же никакому идиоту не придет в голову произнести – мы братья. Так, компаньоны. Могут быть человеческие симпатии или антипатии. Но главное – заработать деньги и выжить. Наемники. Атмосфера, с которой Влад сталкивался, когда после десанта занесла его судьба во французский иностранный легион…

После дежурства вечером Влад сидел в баре. Там скучало несколько человек. Питон и Ящер лениво гоняли бильярдные шары. Остальные сосали пиво и смотрели телевизор. Показывали «Криминальную хронику».

– О, смотри, в Питере Гоблина пристрелили! – воскликнул Питон, отрываясь от бильярдного стола и указывая кием на телеэкран, на котором появилось изображение «Вольво» с вывалившимся из дверцы окровавленным телом.

– Глянь, какого братка менты клятые мочканули, – покачал головой Ящер.

– Служивые. Ничего, придет время – со всеми сочтемся. – Питон посмотрел выразительно в сторону вояк.

Влад неторопливо цедил через трубочку холодную кока-колу.

– Здорово, братки! – послышался радостный вопль. В бар ввалился Гоша Цхинвальский. За его спиной тенью маячила массивная фигура его брата Отари.

– Здоров, братан, – кивнул Ящер.

Гоша Цхинвальский был слегка навеселе. Он выудил из холодильника бутылку водки. Оглядел зал. И направился к столику Влада.

– Разрешите, господин офицер?

Влад пожал плечами.

– Не слишком нас любит, брат, – кивнул Гоша Цхинвальский, усаживаясь на стул против Влада.

Отари, похоже, говорить не умел. Он издал какой-то рычаще-нечленораздельный звук:

– Гхы!..

– Чего, вояка. Думаешь, один в атаку ходил? А я тоже воевал. Правда, Отари?

– Ыхы, – изрыгнул тот.

– Воевал. Еще как. Сколько поганцев этими руками запорол. – Отари развел пальцы, будто желая вцепиться ими кому-то в горло. – Рейнджер, ты стольких не сумел бы. Кишка тонка.

Влад только пожал плечами.

– Ты думаешь, я уголовник? – продолжал Гоша Цхинвальский. – Я – патриот. Гамсахурдиа открыл двери тюрьмы, где я сидел, и сказал: «Выходите, братья! Даю вам свободу. Но и вы должны помочь отстоять свободу и независимость Великой Грузии!» И я надел милицейскую форму. Представляешь – я надел эту поганую серую собачью шкуру. Взял автомат. И пошел воевать в Цхинвали. Ты хоть знаешь, где это, Цхинвали?

– Южная Осетия. – Влад старался не смотреть на Гошу Цхинвальского и сосредоточился на ополовиненной банке колы.

– Во-во. Осетины. Самая ничтожная, самая вонючая нация. Дети, женщины, даже куры и козы ихние – все одно, гниль. Всех в расход… Чего, не так?

– Мне трудно судить, – произнес Влад.

– А мне легко. Именно судить. Я судил. Село с осетинами – в расход. Женщины, дети – все гниль. Всех стереть с лица земли – и сердце не дрогнет. Сопляки из «Мхедриони» – те стеснялись. Сосунки, крови боялись. А мы, которые от хозяина откинулись, кто зону своими ножками топтал, ничего не боялись. Дикарям – по пуле. Вещи из их домов – на биржу. Знаешь, что это такое?

– Биржа?

– Биржа.

– Знаю. Там акциями «Бритиш петролеум» торгуют, – кивнул Влад.

– «Петролеум», ха… Биржи – это хаты в грузинских селах, куда забранное у дикарей свозилось и там продавалось. Живые деньги… Русский солдат попадется – в реку. Знаешь, сколько солдат там плавало?

– Не знаю. – Влад умел владеть собой. Если бы не умел, Гоша Цхинвальский уже лежал бы на полу и просил о пощаде. И вряд ли бы допросился.

– Много, вояка. Ох, много. – Гоша налил себе две трети бокала водки, опрокинул одним махом, занюхал черным хлебом. – Прапорщика одного, сильно злого, в кипятке сварили. Я варил. И Кэто… Хорошее время было. Чем патроны тратить, мы обезьян в железные трубы заваривали. Знаешь, от нефтепроводов такие трубы. Живьем. Им там, наверное, плохо приходилось, ха-ха.

– Много запаял? – спросил Влад.

– Прилично. Один дикарь думал, что он крутой. В глаза гордо смотрел, когда его расстреливать собирались. А знаешь, что случилось, когда мы с Кэто его жену в трубу заваривали? Он потерял человеческий облик. Его не стало. Осталось грязное, вонючее пятно. Вообще, человек – это грязная вонючая скотина!

Он налил себе еще водки и проглотил.

– Не много, Гоша? – спросил Сталлоне.

– А ты мне наливал?.. Заварить в трубу – это целая наука. Можно доступ воздуха оставить – это если хочешь, чтобы подольше помучились. Или огоньком подогреть. Кэто, царствие ему небесное, очень любил такие забавы. Умел разом у живого человека кожу с лица содрать.

Он потянулся к бутылке с тоником за соседним столиком, обхватил ее двумя руками, хлобыстнул прямо из горла.