По ком воют сирены

Когда между ними осталось не более трех метров, пес занервничал. Он зарычал, обнажая клыки, его взгляд метался от Ключника к Фролу и назад.

— Собаки чувствуют, что человек перепуган по выделяемому им от страха адреналину. Сделай вид, что не боишься, и слезай, — посоветовал Фрол.

Ключник сразу же попробовал придать себе независимый вид и честно признался:

— Не могу! Я сам по себе, а адреналин он… того тоже… как‑то отдельно…

Фрол вынул из наплечной кобуры, которую прикрывала легкая летняя курточка, «тетешник» с глушителем и многозначительно покачал им перед носом собаки:

— Как тебе такая игрушка?

Ротвейлер тявкнул как‑то тихо, не особенно уверенно и сосредоточил взгляд на руке с оружием. Похоже, оно вызывало у него какие‑то неприятные ассоциации. Фрол многозначительно поднял указательный палец левой руки и приказал:

— Замри!

Ключник, уже наполовину освободивший от себя подоконник, застыл в нелепой позе.

— Да я не тебе, а собаке!

— А–а-а–а. Так бы и сказал, — Виктор ящерицей скользнул на пол и, опасливо проскочив мимо ротвейлера, спрятался за спиной своего спасителя.

— Замри! Сидеть! — еще раз скомандовал Фрол и начал оттеснять Ключника к двери. — Надеюсь, брать эту хату ты уже перехотел?

— Да ну ее… — Ключник длинно и витиевато выругался. — Не хочу. Даже если ты сейчас эту тварь пристрелишь… Не буду. Кроме стакана водки, никаких желаний не просматривается. И это несмотря на то, что я практически всю жизнь пью одно только пиво.

— И то верно. У меня к тебе тема есть гораздо круче и приятней, чем эта квартира. За фуфыриком и обсудим.

— Не возражаю. Можно даже за двумя, — с громким вздохом облегчения Ключник выскочил на лестничную клетку.

— За двумя, так за двумя! Кто‑то б возражал, а я не буду! — Фрол спрятал пистолет, подмигнул на прощанье ротвейлеру и прикрыл за собой дверь.

Пес до самого последнего мгновения пристально наблюдал за непрошенными гостями, словно пытаясь составить их полное описание для подробного отчета хозяевам.

Мартын

— Ум не есть разум, — глубокомысленно протянул собеседник и многозначительно уставился на Мартына.

— Разум не совсем то же, что и ум, — тот, ни секунды не мешкая, легко вернул ему подачу.

За столом воцарилась тишина. Сидящий по другую сторону стола размышлял над сказанным Андреем добрый десяток секунд, помаргивая огромными черными ресницами и мерно покачивая седой головой, пока не понял, что эта фраза отличается от его высказывания только порядком слов, но никак не по смыслу:

— М–да… Разум ограничивает рассудок применением в опыте. И это тоже… Ну, да ладно. И все же… Вы слишком легкомысленно относитесь к моей теории…

Мартын чуть было не ляпнул, что он к ней никак не относится, но вовремя вспомнил, кто перед ним, и сдержался.

— … если вдуматься в смысл ее квинтэссенции и, я не побоюсь этого слова, Кантовской трансцендентности и принять ее априорно…

— Чем больше я размышляю, тем больше две вещи наполняют мою душу удивлением и благоговением: звездное небо надо мной и нравственный закон во мне, — еле слышно пробормотал Мартын при упоминании о Канте.

― … как прекрасно сказано в «Критике чистого разума», — не услышав сказанного Мартыном, продолжал тем же хорошо поставленным голосом собеседник, — то сразу очевидным станет тот парадоксальный факт, что критика чистого разума…

― … Что ты, старый маразматик, — подумал Андрей, больше не уделяя его разглагольствованиям никакого внимания, — нашел свободные уши и с чувством, с тактом, с расстановкой паришь мозги праздными досужими измышлениями, вместо того, чтобы заняться чем‑нибудь полезным! Например, взять бутылку водки, которая стоит на столике между нами, и наполнить рюмки. Затем сказать какой‑нибудь актуальный тост на злобу дня, типа: «желаю, чтобы всем» и опрокинуть живительную влагу в глотку. После этого отрезать, не особо заботясь о приличиях, смачный кусок свиной отбивной и вкусно закусить. Приглашая меня, таким образом, вести себя естественно в этой кабацкой атмосфере и не думать о том, когда же ты, ментовская рожа, перейдешь от софистики к реальному предмету разговора.

— Да, господин полковник, — заметив, что визави закончил свою тираду, Мартын расплылся в улыбке, — это все, с одной стороны, довольно актуально и познавательно, а с другой, несколько для меня неожиданно. Такие глубокие философские познания и суждения от работника правоохранительных органов мне никогда не приходилось слышать. К тому же, должен заметить, у вас прекрасно работает агентура. Кант, наверняка, был затронут неслучайно. Вам доложили, что это мой любимый философ…