По морю прочь

Ричард и Кларисса, однако, все еще пребывали на грани бытия. Она лежала в постели и даже не пыталась сесть. Ее муж встал, посмотрел на свои жилет и брюки, покачал головой и лег обратно. У него в голове все по-прежнему вздымалось и падало — как бутафорское море на театральной сцене. В четыре часа он проснулся и увидел живой солнечный зигзаг на красных плюшевых занавесках и своих серых твидовых брюках. Привычный внешний мир проник в его сознание, и, когда Ричард оделся, он был уже опять английским джентльменом.

Ричард стоял рядом с лежащей женой. Она притянула его к себе за лацкан пиджака, поцеловала и минуту не отпускала.

— Иди подыши воздухом, Дик, — сказала она. — У тебя измотанный вид… Как хорошо ты пахнешь!.. И будь учтив с этой женщиной. Она была ко мне так добра.

Вслед за этим миссис Дэллоуэй передвинулась на прохладную часть своей подушки, до крайности сплющенной, но все-таки державшей форму.

Ричард застал Хелен беседующей с зятем; перед ними на двух тарелках лежали желтый кекс и куски хлеба, покрытые ровным слоем масла.

— Вы выглядите очень больным! — воскликнула она. — Садитесь и выпейте чаю.

Ричард отметил красоту рук, летавших над чашками.

— Я слышал, вы были очень добры к моей жене, — сказал он. — Ей пришлось тяжко. А вы навестили ее, напоили шампанским. Вы сами избавлены от этой муки?

— Я? О, меня не мутит уже лет двадцать. Я имею в виду, от морской болезни.

— Я всегда говорю, что есть три стадии выздоровления, — бодро вступил Уиллоуби. — Молочная стадия, стадия хлеба с маслом и стадия ростбифа. Думаю, вы сейчас в стадии хлеба с маслом. — Он протянул Ричарду тарелку. — Рекомендую как следует напиться чая и быстрым шагом пройтись по палубе. К обеду вы потребуете мяса! — Он засмеялся и ушел, сославшись на неотложные дела.

— Чудесный человек! — сказал Ричард. — Неизменно чем-то воодушевлен.

— Да, — согласилась Хелен. — Он всегда был таким.

— Его предприимчивость восхищает, — продолжил Ричард. — И, полагаю, дело не ограничится кораблями. Мы еще увидим его в парламенте, если я не ошибаюсь. Нам в парламенте нужны как раз такие люди — те, кто делает дело.

Но для Хелен зять был не слишком интересен.

— У вас, наверное, болит голова? — спросила она, наливая Ричарду вторую чашку.

— Болит, — сказал он. — Унизительно убеждаться, насколько мы в рабстве у своего тела. Знаете, я не могу работать без горячего чайника. Чай я пью не так уж часто, но я должен знать, что смогу его выпить, если захочу.

— Это очень вредно, — сказала Хелен.

— Это укорачивает жизнь; но, думаю, миссис Эмброуз, мы, политики, не имеем права бояться этого. Политику приходится гореть на работе, иначе…

— У него ничего не выгорит! — сообразила Хелен.

— Мы не можем заставить вас принимать нас всерьез, миссис Эмброуз, — возразил Ричард. — Позвольте спросить, чему вы отдаете свое время? — Он взглянул на ее книгу. — Чтению, философии? — Затем он воскликнул: — Метафизика и рыбная ловля! Если бы начинать жизнь сначала, думаю, я посвятил бы себя тому или другому. — Он начал листать страницы.

— «Таким образом, добро неопределимо», — прочитал он вслух. — Как приятно сознавать, что все это продолжается! «До сих пор, насколько мне известно, лишь один автор, пишущий об этике — профессор Генри Сиджвик, — отчетливо признал и установил этот факт»[23]. Как раз о таких вещах мы любили поговорить в юности. Помню, мы с Даффи — теперь он министр по делам Индии — спорили до пяти утра, делая круг за кругом по галереям, пока не поняли, что спать ложиться уже не имеет смысла, и не поехали кататься верхом. Пришли мы к какому-либо заключению или нет — это уже другой вопрос. Ведь суть — в самом споре. Такие моменты запоминаются на всю жизнь. Ничего более яркого у меня с тех пор не было. Да, философы, ученые, — продолжил он, — вот кто хранит огонь, поддерживает пламя, дающее всем нам жизнь. Не всякий политик к этому слеп, миссис Эмброуз.

— Разумеется, не всякий, — сказала Хелен. — Вы не помните, ваша жена пьет с сахаром?

Она взяла поднос и отправилась с ним к миссис Дэллоуэй.

Ричард дважды обернул шею шарфом и с усилием понес себя наверх, на палубу. Его тело, ставшее белым и нежным в темном помещении, все затрепетало на свежем воздухе. Ричард снова почувствовал себя мужчиной в расцвете сил. Он стоял, твердо снося порывы ветра, и в глазах его блестела гордость. Затем он наклонил голову, обогнул угол и пошел прямо против ветра. Тут случилось столкновение. Секунду он не мог понять, на кого налетел. «Простите!» — «Простите!» Извинявшейся оказалась Рэчел. Они оба засмеялись, потому что говорить не давал ветер. Она открыла дверь своей каюты и вступила в ее спокойный мирок. Чтобы обратиться к Рэчел, Ричард был вынужден последовать за ней. Вокруг них завертелся вихрь, бумаги полетели по кругу, дверь громко хлопнула. Смеясь, они упали в кресла. Ричард сел на Баха.

— Боже мой! Ну и буря! — воскликнул он.

— Здорово, правда? — сказала Рэчел. Борьба со стихией определенно добавила ее облику решимости, которой ему недоставало: румянец заиграл на щеках, волосы растрепались.