По наклонной

— Ты знаешь, до сих пор не осознал до конца, что же произошло. — Боря курил, глядя в темное окно. — Иногда вдруг как током ударит, аж в глазах черно — думал: что я, дурак, сделал? Как я мог? Впрочем, ладно, хватит! Что сделано, то сделано. — Боря выпрямился, вздохнул глубоко, улыбнулся: — Плесни-ка еще кофейку, хозяйка. Как мы там в студенчестве любили повторять: «Будем веселы, пока мы молоды, а молоды будем всегда»? Кстати, эти двое ребят, с которыми мы сегодня работали, не обратила внимания?

— Обратила. Оба — наши коллеги?

Борис рассмеялся.

— Не совсем. Саша — это который брюнет — инженер-механик, Володя — техник.

— А шеф?

— Шеф, он и есть шеф. Ушлый мужик, хватка как у волкодава. Подобрал себе бригаду интеллигентов. Мы вкалываем, а он… ну как сказать? — Боря замялся.

— А он берет на себя клиента?

— Ну, в общем, да.

Впрочем, как я поняла, это вполне устраивало и саму бригаду: не по душе им была щепетильная процедура — обработка клиента.

Мы стали вспоминать наших однокурсников. Со многими из них Боря продолжал поддерживать отношения.

— Сашу Леонтьева помнишь?

— Из четырнадцатой группы, высокий такой?

— Вот-вот. Так он теперь в «Метрополе» официантом. Иногда захожу к нему обедать. Ира Скворцова — экскурсоводом в Александро-Невской лавре. Сережка Марков, староста курса, четыре года инженерил — в телеателье сейчас мастером по ремонту цветных телевизоров. Толик Павлов…

— Что, и Толя? Он был лучшим студентом на курсе.

— Толя Павлов — инструктор обкома комсомола.

— А Ваня Круглов? Не знаешь?

— Ванька — инженер в каком-то НИИ. Петя Астахов — друг его — в аспирантуре, скоро защитится, говорят. Кстати, на Ленке Гурьевой женился, помнишь, они все парочкой ходили? Ленка знаешь где работает? Распределителем мест на рынке. Страшно блатная работа. А до этого соки продавала во фруктовом магазине на углу Невского и Литейного. Вот так-то, — резюмировал Боря. — Рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше. А ты помнишь, какой у нас был потрясающий курс! Сколько талантливых ребят! А как мы жили! Смотры нашей самодеятельности помнишь? Актовый зал битком набит, на улице спрашивают лишний билетик. А стройотряд в Карелии? Как мы ту узкоколейку в глухом лесу прокладывали, как вкалывали по двенадцать часов, как нас комары жрали. А вечером возвращались в лагерь и еще танцы устраивали, песни пели! Откуда столько сил было? А помнишь, как в свой единственный выходной за два месяца работы мы местным сено косить помогали? Навалились тогда всем отрядом и недельную норму их выполнили. А последний звонок? А гимн наш факультетский? Как стоя его пели, когда нам дипломы вручали? И ромбики, еще не обмытые, в потном кулаке сжимали. Помнишь?

И Боря вдруг запел наш факультетский гимн, сначала тихонько, с улыбкой, невнятно, а потом все громче, смелее. И вот я уже подпеваю ему:

Прочертят темнотуСледы осциллограмм,Но мы найдем одну из них — свою.Сквозь дебри конденсаторов шагаемМы упрямо,Как в трудном и решительном бою…

Поздно вечером, когда мы прощались с Борисом в прихожей и он уже натягивал пальто, собираясь уходить, в дверях неожиданно возникла бабушка. Вытащив из кармана передника сложенную вчетверо пятирублевку, она демонстративно протянула ее Борису:

— Это вам, Боря, за труды, — и гордо распрямила свою старушечью спину.

Боря стал пунцовым. Возникла тягостная пауза. Все словно оцепенели.

— Спасибо! — сказал Борис, оправившись от смущения. — Но в таких размерах на чай не берем. Вот внучка вам объяснит.

Он посмотрел на нас печальными глазами, вежливо и чуть церемонно поклонился бабушке, пожал руку мне и ушел.

— Ну за что ты человека обидела, бабушка?

— За что? А ты не понимаешь, за что? Стыд бы поимели: Танька соками торгует, Ванька в ресторане прислуживает… Я все слышала, здесь стены тонкие… Их пять лет учили — для чего? Для чего, я тебя спрашиваю? И стипендию платили. Платили или нет стипендию?

И бабушка вдруг стукнула кулаком по столу с такой силой и так блеснула глазами, что я ясно увидела ее молодой, в красной косынке, на трибуне, а вокруг комсомольцы шумят, а за окном двадцатые годы… Ох, бабушка, бабушка!

— …На них государство надеялось, думало, специалистов растит, а они… Тьфу! Пирожки ни с чем — вот вы кто!

И, хлопнув дверью, она ушла к себе.

С Борисом Карелиным мы встретились снова года через два. Я мерзла на остановке автобуса, когда ко мне подкатили новенькие синие «Жигули». Дверца распахнулась, и знакомый голос крикнул:

— Залезай, подвезу!

В салоне было тепло, тихо играла приятная музыка.

— А ты сам-то куда едешь? — спросила я.

Он пожал плечами:

— В неопределенном направлении.

Боря, в распахнутой дубленке, вальяжный, за рулем собственной машины, смотрелся как на картинке. Он раздобрел, а лицом, пожалуй, поскучнел немного.

— Ты все там же работаешь, в Лентрансагентстве?

— Да, но теперь шофером. Здоровья нет мебель таскать. Как тебе моя игрушка? — Боря похлопал по рулю.

— Хорошая игрушка.

— Шестерочка. Новая. Месяц назад купил.