По-настоящему

Наконец прозвенел звонок. Мы вышли из школы. Оставили дома сумки. Оле я ничего не сказала. Не смогла. И, наверное, правильно сделала.

До «избушки на курьих ножках» мы добирались полтора часа на всех видах общественного транспорта. Почти не разговаривали. Только однажды Оля вдруг спросила: «Почему ты решила поехать со мной?» Я не ответила.

– Я не хочу быть наркоманкой, – сказала она мне вчера, – Спаси меня, пожалуйста, спаси…

Мне всегда казалось, что такое бывает только в романах Чейза или Хейли…

Потом мы долго плутали по каким-то дворикам и закоулкам. «Избушка» оказалась покосившимся от времени деревянным строением. Ничем не примечательный домик. Грязная лесенка. Железная дверь.

Интересно, зачем такому захудалому домишке железная дверь?

Оля постучала. В двери приоткрылось маленькое окошечко, куда мы протолкнули две купюры. Звякнуло железо, и из того же окошечка показался уголок газеты. Оля потянула за него, и на пол упал крошечный пластиковый пакетик с белым порошком.

Дальше события развивались по сценарию американского боевика. Как из-под земли выскочили два дюжих молодца. Чьи-то сильные руки буквально уволокли нас подальше от дверей домика, что-то щёлкнуло, раздался хлопок, у меня зачесались глаза, и я начала ужасно чихать. Голова кружилась. Оля тоже чихала. Нас затащили за старенький неприметный уазик, стоявший рядом с «избушкой».

Через секунду железная дверь «избушки» уже была выломана. Что происходило дальше, мы с Олей не видели. Я слышала чьи-то громкие крики и звуки борьбы. Выстрел. Сердце бешено стучало в груди, и я выглянула из укрытия. На земле возле покосившейся «избушки» лежали два человека – мужчина и женщина. Рядом с ними стоял Димка с пистолетом в руках. Второй рубоповец разговаривал по рации. Димка кивнул мне и слегка улыбнулся Оле, которая тоже высунулась из-за уазика.

Наркоторговцы были задержаны. Димка говорит, они уже дают показания. А нас с Олей всё на том же уазике отвезли домой. За рулём был Дима. Всю дорогу Оля молчала. А когда мы подъехали к её подъезду, тихо сказала: «Я боюсь идти домой. Можно я пойду к тебе?»

Сначала она не могла говорить и только пила прохладный чай, чашку за чашкой. Я тоже молчала. Тишину нарушили часы с кукушкой, сообщившие, что уже пять часов вечера.

– Почему ты мне ничего не сказала? Ведь ты же знала, что там будет, – спросила Оля. Её голос немного дрожал.

– Я подумала, что если ты будешь знать об операции, то не захочешь в ней участвовать. Испугаешься. Разозлишься на меня. Скажешь, что я тебя предала, – честно ответила я. – А потом, я и сама не знала, как это будет происходить. И родителям мы с Димкой ничего не сказали.

Ну да, скажешь им.

– Какая ты смелая, Маринка, – сказала она наконец. – И сильная.

Я чуть не грохнулась со стула. Смелая? Сильная? Вот глупости! Но вслух сказала совсем другое:

– Ты меня прости, что я Димке всё рассказала. Просто я не знала, что делать, и решила с ним посоветоваться…

– Ну что ты! Такая шоковая терапия получилась, – улыбнулась Оля.

11 апреля 2000 года

Не могу, так больно и обидно… Поругались со Стёпкой…

12 апреля 2000 года

Первая наша ссора прошла и оттаяла. Не думала, что это так тяжело – ссориться с любимым человеком. А сколько ещё таких размолвок впереди?..

Поссорились мы из-за подготовительных курсов. Родители отправляют меня на трёхмесячные курсы перед поступлением на юрфак.

– Значит, ты будешь поступать здесь? Не поедешь в Москву?

– Стёпа, ну какая Москва? – В этот момент я с ужасом поняла, что говорю мамиными словами и даже повторяю её интонацию. – Меня никто там не ждёт, да и лишних средств, чтобы содержать меня там, у нас нет.

– Что значит, никто не ждёт, Марина? А я?.. Ты что, не хочешь, чтобы мы были там вместе, вместе учились, снимали квартиру?

Я не ответила. Да и что я могла сказать? Что мы с родителями уже несколько раз крупно поспорили из-за моей будущей профессии? Что о Москве никто и слышать не хочет? И, наконец, что мы со Стёпой не так уж много времени вместе, чтобы строить общие планы?

– Ты не хочешь? – он схватил меня за плечи и легонько тряхнул.

– Пусти меня! – я дёрнулась. Он держал крепко, но как-то… нежно.

– Неужели ты правда останешься здесь и будешь учиться на юриста? Марина! – Снова «Марина». Стёпа уже несколько месяцев называл меня только Маришей и Ришенькой.

– Да, Стёпа, – твёрдо сказала я. Твёрдость давалась нелегко, где-то в горле стоял комок.

Он отпустил меня и отвернулся. Я осторожно тронула его за плечо.

– Стёп…

Он отшатнулся.

– Ты просто боишься. И не любишь ни себя, ни меня.

Минуту я стояла оглушённая этими словами. «Он прав, он прав, он прав…» Нет, не прав, я ведь люблю его, я не могу без него, не могу… Мне было физически больно – как будто эти слова пронзили одновременно сердце, душу и вдобавок залепили пощёчину.

– Не любишь, – тихо повторил он. А я вдруг резко развернулась и побежала домой.