По-настоящему

Приехали. Оказывается, я нравлюсь Максиму. И он рассчитывает на взаимность? Но я люблю Стёпу! Я замуж за него собираюсь!

– Марина? Ты… посмотрела тетради?

– Да.

Мы помолчали.

– Спасибо, Максим. Мне… приятно. Очень.

Как глупо звучит! Но что говорить?

– Марина, я… я бы очень хотел встретиться и сказать тебе это, глядя в глаза. Я хочу стать твоим парнем. Ты не пожалеешь, обещаю, – он выпалил эту тираду буквально на одном дыхании.

– Макс… Не надо. Пожалуйста. Давай оставим всё как было.

Сказала и тут же подумала: «А как было? Никак».

– Почему? Я тебе не нравлюсь?

– Нет, конечно, ты мне нравишься. Но не так… Не так, как ты хочешь. – От души радуюсь, что не вижу его лица. – Я не могу стать твоей девушкой. Прости.

– Потому что ты со Стёпой? Ты любишь его?

– Да, – я говорю это с такой лёгкостью, что сама удивляюсь. Это же так просто и понятно. Я люблю Стёпу. Стёпа любит меня.

Молчание. Короткие гудки.

И я звоню Стёпе. Просто чтобы услышать его голос. Только почему-то молчу о своём разговоре с Максимом. Почему-то мне кажется, что рассказывать об этом – неправильно, нечестно.

31 мая 2000 года

Завтра первый выпускной экзамен. Сочинение. По этому поводу мама весь вечер общалась по телефону с членами родительского комитета, обсуждая животрепещущие организационные вопросы. Как кормить детей, как шпаргалки передавать… Это так забавно слушать. Как будто речь идёт вовсе не обо мне, а о ком-то постороннем.

Ловлю себя на мысли, что мне совсем не страшно. Я чувствую себя готовой на двести процентов.

Мама ходит вокруг меня: «Ты всё повторила? Ты точно ничего не пропустила?» Ей кажется странным, что, вместо того чтобы сидеть, уткунувшись в учебники, я лениво листаю томик Цветаевой.

Стёпка позвонил раньше обычного. На душе стало грустно, светло и как-то тревожно… Только не из-за завтрашнего дня. Он придёт и уйдёт. Из-за нас.

Осталось всего девятнадцать дней. Даже уже чуть меньше…

1 июня 2000 года

Ровно в 8.30 Стёпа зашёл за мной. Через 10 минут мы встретились во дворе с Олей и Наташей. Из окна нам махал Димка. Оля радостно жестикулировала ему в ответ. Ната была белого цвета. Она боялась. Я клятвенно пообещала ей, что всё будет хорошо.

Возле школы мы встретились с группой родителей, среди которых была и моя мама. Нам пожелали удачи и дали десяток очень полезных советов из серии «положить под правую пятку монетку» и «не входить в класс первым».

Ровно в девять началась торжественная линейка. Елизавета Петровна вскрыла конверт с темами экзаменационных сочинений. В зале стояла такая тишина, что казалось, пролетит муха – и у всех лопнут барабанные перепонки.

– Ну что же, друзья, вот ваши темы, – сказала Елизавета Петровна и зачитала следующий список:

«Философия Андрея Болконского и Пьера Безухова»;

«Тварь ли я дрожащая или право имею? Образ Раскольникова в романе “Преступление и наказание”»;

«Особенности стилистики романа в стихах “Евгений Онегин”»;

«Мой любимый поэт Серебряного века. Анализ стихотворения»;

«Гражданская война по И.Бабелю».

Я вздохнула с облегчением. Темы оказались вполне сносными. Стёпка бросил мне вопросительный взгляд. Я знала – он напишет о Раскольникове. «Цветаева?» – одними губами спросил он. Я кивнула. Как хорошо мы понимаем друг Друга…

«Христос и Бог! Я жажду чудаТеперь, сейчас, в начале дня!О, дай мне умереть, покудаВся жизнь открыта для меня…»

Это стихотворение Марины Цветаевой «Молитва». Я писала о нём. И о ней. О красавице Серебряного века, со страдальческим именем и трагической судьбой. О её молодости. О том, что, когда Марина писала эти строчки, ей было почти столько же, сколько мне сейчас. И о том, что я понимаю, как это – хотеть всего сразу, немедленно и одновременно бояться этого, желая умереть мгновенно, на пике жизни…

Татьяна Мироновна, глядя мне через плечо, грустно улыбнулась и покачала головой. Да, я помнила, что медалистам нельзя выбирать свободную тему. Но писать какие-то избитые фразы о Болконском мне совсем не хотелось.

Я закончила сочинение стихами. Только уже своими. Может, это наивно и глупо, но мне почему-то показалось, что это правильно. Стихи сами просились, и получилось что-то в этом роде:

…Мне кажется, что с Вами мы похожи, —Не знаю даже, как это сказать,Но видим мы порой одно и то же,И верим в то, что многим не понять.Вам хочется стихии, ветра, бури,И мне чужда спокойствия печаль.Мне нужно, чтобы в море ветры дули,А если закричать – так закричать!..

Дальше я уже не помню, но стихотворение получилось довольно длинное.