По-настоящему

— Затычек, Дженни?

— Тех, которыми вам пришлось обходиться.

— Обходиться? — Он вдруг сердито посмотрел на нее, его лицо слегка перекосилось. — Обходиться? — снова проговорил он.

— Других девушек, которые напоминали вам о ней.

— Не было никаких других девушек.

— Вас видели, сэр…

— Видели только меня и Сару.

— Вашу машину…

— Один раз ославят, так потом на тебя всех собак навешают, Дженни. Никаких других не было.

Внутри, где-то в животе, у нее все поледенело. Другие девчонки привязывались к нему, как и она. Другие девчонки стояли, наверно, на том же самом месте и изливались. Это-то и реальное существование Сары Спенс и превратило его для школьниц в легенду. Только Сара Спенс ездила с ним в его стареньком форде в укромные места, только Сара Спенс ощущала объятия его рук. Почему его не должны были видеть одного в поезде в вагоне-ресторане? Может те уикэнды, когда его не бывало дома, он проводил с больной матерью.

— Я не Казанова, Дженни.

— Я должна была сказать вам, что люблю вас, сэр. Не могла не сказать.

— Боюсь, что нет ничего хорошего — любить меня.

— Вы самый замечательный из всех, кого я когда-нибудь встречу.

— Нет, Дженни, нет. Я просто учитель английского, который воспользовался влюбленностью молодой девушки. Кое-кто сказал бы — ничтожный человек.

— Вы не ничтожный. О боже, вы не ничтожный. — Она услышала пронзительные выкрики собственного голоса, на грани слез. Это ее удивило. Немыслимо, чтобы она так яростно возражала. Немыслимо, чтобы он назвал себя ничтожным.

— После того, как мы провели уикэнд в гостинице, — сказал он, — она сделала в Уорике аборт. И я это допустил, Дженни.

— Вы ничего не могли поделать.

— Конечно, мог.

Сама того не желая, она представила их в гостинице, о которой он говорил. Представила, как они едят, сидя за столом напротив друг друга, и официант ставит перед ними блюда. Представила их в номере, обшарпанной комнате с кружевными занавесками, закрывавшими нижнюю половину единственного окна, с тазиком для умывания в углу. Такой номер был в одном кино, которое она смотрела, и Сара Спенс даже была похожа на актрису, которая играла продавщицу. Она стояла в одном белье, точно так же, как та продавщица, и с сознанием неловкости ждала, а он с любовью улыбался ей. «Смотри же, чтобы жесткая рука, — шептал он, — Седой зимы в саду не побывала. О Сара, любимая моя». Как тот актер в фильме, он снял с нее белье, все время читая шепотом сонеты.

— Это было грязно и ужасно, — сказал он. — Вот как это кончилось, Дженни.

— Мне все равно, как это кончилось. Я пошла бы с вами, куда угодно. Я пошла бы в тысячу гостиниц.

— Нет, нет, Дженни.

— Я вас ужасно люблю.

Все еще стоя там, она заплакала. Он слез со стоявшего у стола стула, подошел к ней и обнял, говоря, чтобы она плакала. Слезы — не зло, а благо, сказал он. Он усадил ее за стол, потом сам сел рядом с ней. Его история с Сарой Спенс выглядела романтичной, говорил он, из-за этого романтического ореола девочки влюбляются в него. Они влюбляются в несчастье, которое они ощущают в нем. Ему было трудно их остановить.

— Следовало бы уехать отсюда, — сказал он, — но я не могу заставить себя это сделать. Потому что она будет всегда приезжать сюда навещать родных, и когда она будет здесь, я могу хоть мельком увидеть ее.

То же самое, что она чувствовала к нему, как во время той случайной встречи в магазине. То же самое, что и Бородатый Мартин, когда он торчал у «Харперса». Хотя, конечно, не то же самое, что Бородатый Мартин. Как могло такое случиться? Бородатый Мартин глупый и противный, обыкновенный.

— Я бы относилась к вам лучше, — воскликнула она с внезапным отчаянием, не в силах сдерживаться далее. Она неумело положила руку ему на плечо, потом неумело убрала ее. — Я ждала бы вас вечно, — говорила она, рыдая, сознавая, что выглядит безобразно.

Он ждал, пока она успокоится. Встал, мгновение спустя она тоже встала. Вместе с ним она вышла из класса, прошла коридор, вышла на улицу через вход у автомобильной стоянки.

— Жену и четверых детей, — сказал он, — просто так не бросишь. Саре было трудно это объяснить. Теперь она меня ненавидит.

Он открыл дверцу форда со стороны водительского сидения. И, улыбнувшись ей, сказал:

— Нет никого, с кем бы я мог поговорить о ней. Кроме таких девочек, как ты. Ты не должна стесняться в классе, Дженни.

Он уехал, не предложив подвезти ее, хотя мог бы — им в одну сторону. И ничуть она непохожа на Сару Спенс: наверно, он всем говорит одно и то же, влюбленным девчонкам, с которыми он мог говорить о девушке, которую он любил. Маленькие сцены в классе, слезы, разговор: все это его приближало к Саре Спенс. Любовь девочки, которая была ему безразлична, согревала его, как ее согревала любовь Бородатого Мартина, пусть даже Бородатый и смешон.

Она пересекла стоянку машин, представляя, как он едет в свою сторожку, ощущая в душе живое присутствие Сары Спенс, еще сильнее влюбленный в нее, чем прежде.

— Дженни, — позвал неизвестно откуда голос Бородатого Мартина.