По обе стороны поводка

Мы уходили все дальше. Все тише звонил последний колокольчик, еще не пожертвованный злым духам пустыни. Только мертвая тишина со всех сторон. Я чувствовал себя одиноким, как никогда. Даже Йолдаш меня оставил. Он не мог понять, что у того, кто идет впереди, есть большая возможность найти воду, если вообще была вода в этой проклятой пустыне. На высоком плоском, очень пострадавшем от последних бурь гребне дюны я остановился и направил луч фонаря на Ислам Бея, осветив им путь для каравана. Наконец они подошли: страшное шествие духов в свете фонаря. Идущий, как пьяный, Ислам Бей рухнул на землю около меня и хрипло промолвил, что он не в состоянии сделать больше ни одного шага. Он останется и умрет рядом с верблюдами. Я попытался его ободрить, объяснив, что теперь уже недалеко до реки, и если после нескольких часов отдыха, покинув остатки каравана, он пойдет по моим следам, то будет спасен. Но он, не отвечая, смотрел в небо и ждал своего последнего часа.

Касим, последний из моих людей, был еще относительно крепок. Он должен был провожать меня дальше на восток и взять с собой ведро и лопату. Не было тяжелого прощания. Ислам Бей был безучастен и не смотрел нам вслед, когда мы тронулись навстречу неизвестной судьбе. А Йолдаш был на ногах и очень страдал.

Когда речь идет о жизни или смерти, как, например, в данном случае, мне кажется, ум или инстинкт собаки должны обостряться до предела. Пес пристально следил за нашими приготовлениями. Что хотят эти два человека? Уходят, чтобы прийти обратно, как это часто бывало раньше? Но ведро и лопата указывают на рытье колодца. Сколько раз Йолдаш пробовал сам добраться до воды, копая песок. До этого он додумался правильно. Но, с другой стороны, еще никто никогда надолго не отлучался от каравана. Значит, наше отсутствие не могло быть долгим, и перед рассветом мы должны были вернуться.

Звать собаку с собой было бесполезно. Возможно, пес проводил бы нас до первого привала, но оттуда вернулся бы к каравану и к Ислам Бею. Верблюды всегда носили воду, и рядом с ними ему было более надежно, чем в песках. Поэтому он несколько шагов прошел с нами, пытаясь понять наши намерения, затем повернулся и пошел обратно к Ислам Бею. И наверняка провожал нас взглядом, пока мы не исчезли в ночи за следующими дюнами.

Последний раз он нас видел, последний раз я погладил моего верного спутника и друга, моего дорогого пса Йолдаша на прощание. Никогда уже он не узнает, что мог бы спастись, если бы присоединился к нам этой ночью, если конечно предположить, что он выдержал бы еще пять суток ночного похода… Днем нельзя было двигаться из-за жуткой жары. Если бы Йолдаш пошел с нами, он дошел бы до узкой лесной полосы на берегу Хотана, где сломался Касим. Он мог бы быть со мной, когда я добрался до реки, высохшей в это время, и был уже совсем один. Он мог бы последовать за мной и тогда, когда я, шатаясь медленно, шаг за шагом, преодолел двухкилометровое русло реки. Он был бы со мной в самые чудесные минуты моей жизни и своим тонким чутьем, наверное, раньше меня почуял бы воду.

К моему блаженству прямо передо мной в пятидесяти шагах с громким хлопаньем крыльев вдруг поднялась дикая утка, провожаемая всплеском воды — и в следующее мгновенье я стоял на краю двадцатиметровой лужи, наполненной чистой сладкой холодной водой. Да, Йолдаш, наверное, уже напился бы, если бы он был со мной! Наверное, он очень удивился бы, увидев, как я, прежде, чем пить, опустился на колени и благодарил Бога, присутствие которого я так непосредственно, так близко раньше не чувствовал, как в те ночи. Ночи, которые до моего последнего часа остались живы в моем сердце. Это воспоминание всегда связано с именем собаки, которой я не могу отказать в величии души.

Как только я почувствовал себя достаточно крепким, я снял сапоги, наполнил их водой и возвратился к Касиму. Напившись, он стал быстро приходить в себя. Он еще не мог сразу поспевать за мной, но сам скоро добрался до священной воды в почти высохшем русле реки…